Вирусный флигель

Ирвинг Дэвид

Тем временем аэрофотоснимки с изображением цепи из четырнадцати одинаковых заводов прибыли в США. И когда их увидел генерал Гровс, он мог лишь спросить самого себя: не запечатлено ли на этих снимках начало немецкого Ок-Риджа?

Промедление казалось смерти подобным, но не находилось никого, кто раскрыл бы, наконец, тайну заводов. Как-то, изучая в который раз аэрофотоснимки, Кендалл обратил внимание на странное совпадение: заводы находились не только в геологически единой системе долин, но к тому же их местоположение неизменно было привязано к одному и тому же рельефу местности. Кендалл предположил, что объяснение следует искать в геологических данных. Один из его помощников решил навести справки в Геологическом музее Южного Кенсингтона, где можно было получить необходимые геологические данные о местах строительства таинственных заводов. Материалы, имевшиеся в музее,

помогли напасть на правильный след: перед войной в этом районе были открыты залежи горючих сланцев, где и велось теперь лихорадочное строительство. Независимо от англичан такую же догадку высказал и сотрудник Миссии Алсос, специалист по горючим сланцам подполковник Эдвин Форан, находившийся в те дни в Париже. Казалось бы, убедившись, что заводы предназначены для получения горючего, все должны были успокоиться. Однако через пару дней разведку всколыхнуло донесение из Швеции — в сланцах содержится уран. Но это был последний шок. Вскоре удалось достоверно установить: строятся весьма простые и малоэффективные заводы для получения искусственного горючего. Тем не менее заводы разбомбили. Ведь немецкая экономика в ту пору дошла до такого состояния, когда запасы горючего в Германии были уже истощены. Дела там шли так, что любому методу производства горючего уделяли не меньше внимания и сил, чем производству атомного оружия в Соединенных Штатах.

3

Тайна тория, столь взволновавшая американцев, тоже имела весьма тривиальное объяснение. В начале 1944 года главный химик «Ауэр гезельшафт» доктор Николаус Риль, учитывая возможности использования тория в ядерной физике, решил прибрать к рукам все его запасы, имевшиеся в оккупированных европейских странах. При этом фирма не рисковала ничем, даже если бы торий оказался ненужным в ядерной технике, ему нашлось бы немало коммерческих применений, которые тоже дали бы фирме определенный доход; торий можно было бы пустить на изготовление светомасс, колпачков для газовых светильников, использовать в некоторых металлургических процессах и в запатентованном «Ауэр гезельшафт» полировочном процессе. Но более всего фирма рассчитывала на продажу торированной радиоактивной зубной пасты «Дорманд», принесшей ей немалый коммерческий успех в начале тридцатых годов. Тогда в Германии повсюду можно было видеть рекламные щиты, на которых армии радиоактивных мультименов уничтожали зловредные бактерии: «Я — радиоактивное вещество! Мои лучи массируют ваши десны. Здоровые десны — здоровые зубы!» Словом, в тридцатые годы ториевой пасте приписывали те же достоинства, что ныне хлорофилловой. Когда доктор Иве сообщил Рилю о французских запасах тория, последний обратился к новому заместителю председателя правления Майеру-Освальду с предложением приобрести торий и тем самым обеспечить послевоенное производство зубной пасты. Майер-Освальд, весьма слабый ученый, но хороший делец, дал согласие на приобретение, и весь торий переправили в Германию.

В конце 1944 года система исследовательских работ военного характера в Германии вновь подверглась реорганизации. В те времена, когда Имперский исследовательский совет еще находился в ведении Руста, на освобождение ученых от военной службы смотрели весьма недоброжелательно, их часто призывали в армию, и ряды ученых заметно редели. В 1943 году Карлу Рамзауэру хватило смелости открыто заявить, что освобождение трех тысяч человек от солдатской службы не только не ослабит армии, но будет способствовать ведению войны и даже может оказать решающее влияние на ее ход.

Такого же мнения придерживался и работавший на военно-морские силы профессор Вернер Озенберг. Он писал об этом во все инстанции — министрам, генералам, адмиралам, гаулейтерам — и везде настойчиво подчеркивал важность поддержания немецкой науки и в дни войны. Озенберг прежде всего хотел добиться возвращения ученых, уже забранных на фронт. 18 декабря 1941 года верховное командование согласилось освободить от несения строевой службы пять тысяч ученых. Против подобного решения резко возражал Шпеер, не побоявшийся пойти наперекор Герингу, Борману и Гиммлеру. В 1944 году, когда над учеными опять нависла угроза призыва в армию, Гиммлер снова вынужден был вмешаться. Гиммлер писал генералу СС Юттнеру:

«Мне стало известно о намерении включить 14 600 человек из числа работников, занятых в сфере научно-исследовательских работ военного характера, в очередной призыв. Приказываю всем отменить проведение призыва среди специалистов, занятых научными исследованиями военного характера, ибо я считаю безумием свертывать наши научные исследования».

О

своем успехе Озенберг рассказал в партийных верхах, и в середине августа Геринг поручил ему организацию Объединения военных исследований, явившуюся первой серьезной попыткой установить связь между родами войск и немецкой наукой. 3 сентября Мартин Борман издал постановление о бронировании всех научных работников, включая вернувшихся с фронта, и об освобождении их от всех специальных повинностей, не имеющих прямого отношения к их основной деятельности. Приказ Бормана был передан по телеграфу веем гаулейтерам.

Постоянно ухудшавшееся положение Германии заметно сказалось и на атомных исследованиях. Заводы были разбомблены, лаборатории эвакуированы и атомные исследования почти совсем замерли.

В середине сентября английская авиация вновь подвергла Франкфурт жестоким бомбардировкам. Завод очистки урана фирмы «Дегусса» сгорел, но оборудование удалось перевезти в Рейнсберг, неподалеку от Берлина. А через некоторое время в Рейнсберг и Грюнау из Франкфурта перевезли остатки уранового сырья. В декабре второй урановый завод в Грюнау начал производство металлического урана. Завод Рейнсберге так и не успели пустить — прорыв советских войск вынудил срочно эвакуировать его. Оборудование уложили на грузовые машины, которые должны были доставить его в Штадтильм, в Тюрингии. Но они так и не добрались туда.

В конце лета 1944 года Дибнеру, который теперь заправлял делами в бюро Герлаха и одновременно руководил группой физиков, конкурировавшей с группой Гейзенберга, пришлось эвакуировать людей и оборудование из Готтова в тюрингскую деревню Штадтильм. Здесь ученые разместились в старинном школьном здании с таким крепким и большим подвалом, что он вполне мог стать бомбоубежищем. Лаборатории Дибнер разместил наверху, а в подвале вырыли большую яму, в которой намеревались собирать новый тяжеловодный реактор. Физики решили попытаться повысить эффективность реактора, обложив его снаружи брикетами из графита и окиси урана. Для этого фирма «Дегусса» изготовила десять тонн брикетов.

Подготовка опытного производства по обогащению урана на «Мебельной фабрике Вольмера» в ноябре 1944 года тоже прекратилась. Правда, это предвидели с самого начала и еще в сентябре были приняты меры к вероятной эвакуации наиболее ценного оборудования. Уже тогда Хартек и Бейерле «учитывали возможность того, что район Фрейбурга — Кандерна окажется в опасной близости к фронту». Однако ультрацентрифугу «Марк Ш-А» оставили во Фрейбурге, а в Кандерне на заводе продолжались работы — у некоторых еще теплилась надежда на благоприятный для Германии поворот военных событий. Все же к концу осени Хартек понял, что медлить долее нельзя. 24 ноября во Фрейбург послали механика с поручением подобрать все необходимое для оборудования новой лаборатории, которую Хартек собирался создать неподалеку от Ганновера. Едва удалось закончить эвакуацию из Фрейбурга, как в ночь на 27 ноября город был разрушен бомбардировкой. В эту ночь сильно пострадал завод «Хеллиге», где изготавливались многие детали для ультрацентрифуг «Марк Ш-В».

Новое пристанище для лаборатории ультрацентрифуг Хартек и Грот нашли на фабрике пряжи для парашютного шелка в Целле. Надо отдать справедливость Хартеку — он весьма предусмотрительно требовал, чтобы опытные образцы ультрацентрифуг никогда не сосредоточивались в одном месте. Несколько образцов должны были храниться в убежище в Гамбурге, что гарантировало их сохранность во время налетов.

В конце года Хартек, Грот, Бейерле и Зур — четвертый специалист в области ультрацентрифуг — встретились в Гамбурге и приняли решение, по которому «производство в Целле должно начаться с изготовления ультрацентрифуг типа «Марк Ш-А». Для его скорейшего начала будет сделано все возможное». 13 декабря Дибнер сообщил по телефону об обещании Герлаха добиться на следующий год для производства ультрацентрифуг нового, высшего приоритета Z-1.

В середине декабря Гейзенберга, Лауэ и некоторых других физиков, работавших в Хейсингене, Хайгерлохе и Тайльфингене, забрали в фольксштурм — последнюю надежду нацистских главарей. Герлах тотчас направил Борману решительный протест; Герлах обращал внимание Бормана на его собственное указание об освобождении ученых от выполнения «специальных задач». Разумеется, — демагогически утверждал Герлах, — все призванные рвались в ряды защитников родины, но их зачислили как раз в те подразделения фольксштурма, которым поручено действовать вдали от места их основной работы, а это, — напоминал Герлах, — категорически запрещалось самим же Борманом. Герлах далее писал: