Висенна. Времена надежды
Шрифт:
Горожане на миг замолчали. А потом взорвались смехом:
— Это Волчий Ручей ты повоюешь, со всеми твоими тысячами? Да его наша ахтва городская десятью восьмерками когда еще жгла!
— Там какая жалкая сотняга за хворостяным плетнем, а ты притянул велику рать — стольный город станет брать!
— Ужо тебе, воевода, врать не умеешь! Прямо скажи: «Не пойдете под князя добром, примучу вас!» — так поверим!
— Тихо всем! Тихо, ну! Посадник говорить будет!
Корней стукнул ладонью по подлокотнику. Поднялся в кресле. Протянул руку к послам:
— Слыхали? Все одинаково думают!
Люди
— Завтра общий совет соберем и ответ дадим; а с тем, господа послы, будьте здоровы! — приговорил посадник, опускаясь обратно в кресло.
Люди снова зашумели, заворчали, но расступились послушно, и позволили вывести гостей без ругани. Если б послы явились к посаднику вечером, без лишнего шума — глядишь, и договорились бы. Потому, если ГадГород в Княжество войдет, так и мытный сбор на границе с Княжеством — долой. И повозное вдвое меньше. И торговать железом — финтьенским ли, южным ли с ЛаакХаара — до самых северных пределов, до ледяных скал Юнграда… Ответ иной бы вышел! Бывает, город так и скупят на корню, жители его и не узнают, что втихомолку, за спиной, проданы. А на людях каждый боится сказать: продадим волю! Дорого предлагают, иного случая уже не будет!
Только в ХадХорде мимо общего собрания не пройдешь. Как ни верти. И, стало быть, надо тех скупать, которые на собрании вес имеют. Вот, к выборным наверняка ходили тайные гонцы. Ни Пол Ковник, ни Айр Бласт, ни Айр Болл — ни даже Матвей Ворон! — слова не сказали за весь совет. Корней знал, когда такое бывает. Когда деньги хапнул, и оправдать их надо. А предать в открытую, прилюдно против города встать — страшно…
Вот вышли последние; вот и слуги принялись мести пол, обрызгивать водой для свежести. Без подсказки растворили окна, вызвав на лице посадника вялую улыбку: стараются. Корней собрался с силами — пойти к себе и избавиться, наконец, от жаркой парадной одежды.
Гулко вбивая подкованные каблуки в пол, вошел тысяцкий городского войска. Тигр волок за шкирку давешнего доносчика из ахтвы. Доволок, брезгливо встряхнул, поставил перед посадником и приказал:
— Говори!
Малорослый Шеффер Дальт зачастил:
— Господин посадник, слово и дело! Первое, у одной из девок купца Ведама Тарана — тоже с юга воротился, точно как Этаван! Да они ж еще и соседи, дверь в дверь, кстати вот… У него новая девка, глаза нездешние. Как дуб мореный, чернь выгоревшая, или медведь бурый, такого вот цвета. И еще что вспомнил: девки те, с которыми в городе был парень с Волчьего Ручья, что я про него прошлым разом доносил — помните? Вот, они ж к Этавану ходили! Я коней резных как узнал, вспомнил, где видел их, в каком проулке! И девка та сейчас еще у Тарана, ежели взять прикажете, не сбежит, как волчий хозяин!
Корней лениво двинул пальцем — Тигр толкнул доносчика к двери, где его приняли и вывели двое стражников. Когда же за доносчиком закрылась
— Юг! — зарычал посадник, сходя по ступеням. — Опять юг! Каким же там намазано медом, а, Тигр? Ладно бы наши! От века на юг тот ездили; нешто где на лесной опушке или в овражке ключ живой воды отыскали? Папоротник-цвет, что желания исполняет?
Тиреннолл пошевелил руками: приложить их было не к чему.
— Доносчиков посылал. Ратин так и пропал, с концами. А ловок был; и как только раскусили его? Купцы мимо ездят, все в один голос: обычный-де городок строится, ничего особенного. Вольное владение — ну, понятно, дело молодое, когда и повеличаться, как не сейчас! Пусть называются, как хотят — а танцевать все равно будут то, что мы заиграем. Мы вон Косак в дугу согнули за четыре лета… Ну, деньги ктото сыскал на зодчество Волчьего Ручья. Так у нас одних медоваров доход и оборот — можно площадь перед Ратушей вымостить золотом! А есть же еще соляное братство, медовары им в подметки не годятся. Подумаешь, город!.. У нас иной год на улице больше построят, чем всего того города!
Посадник бестолково кружил по залу. Слуги бочком подвигались к выходу, и понемногу исчезали в двери: меньше знаешь — крепче спишь. Тигр стоял неподвижно — точь-в-точь резное каменное украшение, наподобие малахитовых перевитых змей единственной в зале колонны.
— Так ведь князь пришел, понимаешь, Тигр? Великий Князь ТопТаунский! Его войско нечасто побеждали. И то еще сказать, войско победят раз, и другой — а войну все одно выигрывает князь… И вот на наш город наметился, а мы, милостью предков наших, пять веков никому дани не платили… — Корней смахнул пот с лица. Остановился. Фыркнул:
— Лавку там придвинь, какую ни есть!
Тигр, не чинясь, толкнул в середину дубовую скамью на скрещеных ножках. Посадник облегченно уселся. Стукнул в скамью кулаком:
— И вот князь нам такой орешек подкинул: мол, кусайте! Зубками его, зубками, детки! А вино я сам допью, вам оно ни к чему, так-то вот!
Тысячник криво усмехнулся и сказал, что думал:
— Непохож ты на белку, посадник.
— Какую белку?
— Да как говорил про зубки, лицо у тебя этак чудно вытянулось… а все непохож!
Тиреннолл махнул рукой:
— Тайницких на Волчий Ручей заслал, опять же: ну, город. Ну, стража. Ну, медведи в упряжке ходят… знать, лошадей в лесу не разведешь. Наши полесовщики вон лося приручили, а медведь чем хуже?
— Мясо жрет, — подумав, произнес тысячник, — Дорого кормить. Зато силища зверская, куда там лосю! А трусоват дикий-то медведь, в бою конь смелее, лось — и тот злее бывает. Олень или там бык степной — вот бойцы. Но всего лучше, если бы вепря приручить. Да в повозку. У него сала две ладони, никакой стрелой не проткнешь. И глазки маленькие, бегущего не выцелишь… Ты, господин посадник, полагаешь, юг нам подсунули для отвода глаз. И Берта думаешь взять. А кипятишься и руками размахиваешь, потому как друзей на дыбу ставить… если б ты легко это делал, я бы давно тебя зарубил. Вот.