Вишенки в огне

Бычков Виктор

– Сам же просил не спускать глаз с церквы. Вот и знаю.

– Точно? Не ошибся?

– Точнее не бывает, начальник. Зря сотрясать воздух языком может только баба. А я на бабу не похож. Две ночи наблюдал, потом видел, как она прощалась с ним под утро, на шее висла…

Ещё захаживал сам в церковь промежду прочим, вроде как помолиться: цветёт девка, порхает, а не ходит, ног под собой не чует. Что это, если не шашни?

– Может у них любовь, как думаешь?

– Глупый ты, начальник. Чисто дитё, – полицай снисходительно похлопал Сидоркина по плечу. –

От живого мужа с чужим мужиком могут быть только шашни, блуд. Ты кого учишь? Я жизнь не только через тюремную решётку нюхал, так что знаю, что говорю. По нашим законам обоим знаешь, что было бы и девке, и её хахалю коменданту? Дай команду, и… заказывай панихиду, – Прибытков зло хохотнул, обнажив жёлтые, прокуренные зубы.

А вот этого как раз-то и не стоило делать, не входило в планы Петра Пантелеевича. Что бы там между комендантом и Агафьей не было, он им не судья. В его понимании, есть вещи, куда никому совать свой нос не следует.

– Ты вот что, Кирилла Данилович, – Сидоркин вроде как неудобно было перед мужем Агаши Петром Кондратовым. И родители молодой матушки очень хорошие, порядочные люди. Да и о самой молодой попадье был самого лучшего мнения. Но, видно, женская душа – потёмки. – Ты… это… ты да я знаем, понятно? Не дай боже, молодой батюшка узнает, язык вырву. И не смей прикасаться к попадье, понял? И не трезвонь по деревне об этом. А то я вас знаю: чуть хмель попал на язык, так сразу давай хвастаться своими подвигами на женском фронте.

– Обижаешь, начальник, – осклабился полицай. – Ты для меня столько добра сделал, так что – могила! Ты меня знаешь.

Это правда: Пётр Пантелеевич давно знаком с Прибытковым. Познакомились в тюрьме, ещё во время первого срока. Перед войной по совету сокамерника Сидоркина Кирилл приехал в Слободу, пристал к хорошей женщине, жили душа в душу. Работал в колхозе рабочим на току, был на хорошем счету у начальства.

Сам Сидоркин уговорил пойти Кирилла Даниловича в полицию. До конца не всё рассказал, не раскрыл тайны, но кое-что поведал.

Мол, помощник нужен надёжный, верный… Однако Прибытков понял с первых слов, понял правильно, хотя и допытываться до подробностей не стал. За что ему Пётр Пантелеевич, вновь испечённый староста деревни Слобода, был благодарен.

– Я – вор! – мужчина сунул к носу Петра заскорузлый палец. – Вор советский, русский. Ты меня особо не агитируй. Я прекрасно соображаю. У нас с тобой общий враг – немец. Положись на меня.

От партизан поступали настоятельные просьбы: нужно оружие! А где и как его добыть? Не отдашь ведь свою винтовку. Надоумил Прибытков.

– Патрули на мотоциклетках: чем не подходящий товар? Носятся почем зря по деревне, вот и отымем.

– Как? Попросим? Купим? – не верил до конца в такую затею Сидоркин. – Ну – у, ты и авантюрист, дядя Кирюша.

– Ты только не обзывайся гадкими словами, Пётр Пантелеевич, – вроде как обиделся полицай. – Доверься мне, сынок. Уделаем в лучшем виде. Не такие замки взламывал.

Когда вначале сентября в Слободе пропал первый

экипаж подвижного патруля вместе с мотоциклом, Сидоркин даже в мыслях не держал, что это результат той беседы с Прибытковым. Однако, глядя на его улыбающееся, довольное лицо, поверил: он, Кирюша, сделал!

– Твоим дружбанам только ружья нужны или с тарахтелками пригодятся?

– Не понял. Поясни, мил человек.

Оказывается, Прибытков раздобыл где-то моток телефонного кабеля, завязал один конец за липу на выезде из деревни, с другим – спрятался за берёзой через дорогу. Когда едет тяжёлая техника, отпускает кабель, он лежит на земле. А вот когда приближается ночью патруль на мотоцикле, тогда быстренько натягивает, завязывает за дерево, и всё! Попробуй заметить тонкий кабель при свете фар.

– Представляешь, я несколько раз примерял водителя-мотоциклиста ещё днём, чтобы высоту правильно выставить. Подойду к ним, будто моциклетом интересуюсь, а сам к себе примеряю его шею с дурной головой. Важно ему, басурману, глоткой наскочить на кабель. Получилось! – сиял улыбкой мужчина. – Они ж почём зря носятся по дороге. А тут и я за деревцом удачу жду, польку-бабочку выбиваю!

– Ладно, глотку перехлестнуло водителю, а который в люльке? – допытывался Пётр Пантелеевич. – С ним ты как совладал?

– Слушай, сынок, – терял терпение Прибытков. – Ты следователь или прокурор? Может, хочешь свечку за упокой душ поставить?

Иль очную ставку провести желаешь? Так и скажи, и не дури мне больше голову, – обиделся Кирюша. – Я, можно сказать, на мокрое дело пошёл для него, а он… Э-эх, нашёл о чём спрашивать. Раков кормят фрицы в Деснянке. А тарахтелка с ружьями за околицей в кустах стоит. Иди, доложи Вернеру, прости, Господи. Пускай обратно забирает, нам она уже не нужна: поигрались, покатались и будя!

– Ну – ну, Данилыч! – Сидоркин благодарно похлопал товарища по спине. – Это… не обижайся. Спасибо тебе, Кирилла Данилович.

Потом ещё не один раз Прибытков указывал, где и что из оружия спрятано. Правда, перед этим снова пропадали патрули: и пешие, и моторизованные. За компанию пропали и два полицая, что пошли служить немцам верой и правдой по идейным соображениям, и свою преданность уже показали при расстреле пленных красноармейцев. Мало того, что сами обнаружили раненых солдатиков, так ещё лично расстреляли бедолаг. Ну – у, этих-то убрал Прибытков с молчаливого согласия самого старосты Сидоркина. Заманили под ложным предлогом за деревню да и…

Потихоньку снабжали партизан оружием, боеприпасами, медикаментами. Рыбак Мишка Янков приплывал в лодке по реке ночью, забирал в условленном месте и так же незаметно исчезал. Мотоциклы не стали уничтожать. Два штуки Вовка Кольцов перегнал в Вишенки. Говорит, сейчас пригодятся, а после войны и подавно.

Насколько знает Сидоркин, партизаны трижды нападали на немецкие колонны с солдатами, что шли к Москве. Устроят засаду, обстреляют из пулемётов, забросают гранатами да и смоются на мотоциклах. Пойди, догони.