Вишнёвая метель

Николс Ирина

Лето было самой тяжелой порой. Главным событием лета считался в деревне сенокос. Косить сено начинали в конце июня – в день, когда отмечали праздник Ивана Купалы, к этому времени трава уже вырастала высокой, наливалась.

Рано утром, пока еще не спала роса, все Демидовы шли на покос. Косили сено обычно дней двадцать: это зависело от погоды. Скошенная трава подсыхала на солнышке и постепенно превращалась в сено. Семён Петрович всегда молил Бога о сухой солнечной погоде. Ворошить и сушить траву выходили на сенокос крестьянские семьи полным составом. Переворачивали

траву, чтоб просохла. Если вдруг надвигалась тучка, то сено сгребали в копны или скирды.

7

Кумовы сыновья возили копны к стогу, а мужики подавали сено на стог длинными вилами. Поднять охапку сена вилами на длинном черенке было тяжело, нужна была немалая сила и сноровка. Метать сено на стог доверяли не всякому. На стогу стояли люди менее сильные, но наиболее опытные. Поэтому-то и позвал кум Семёна Петровича. У него всегда стога получались ровными, прямоугольными, красивыми. У других стога круглые, а у Демидова всегда прямоугольные.

Многие чуллинские мужики, чтобы стог был устойчивее, складывали его вокруг толстой вертикальной жерди. Одним концом в основании к жерди приколачивались колья на высоте примерно полтора метра. Другим концом они втыкались в землю вокруг жерди на расстоянии метра от нее так, что внутри в основании стога была пустота. Стог от этого становился шалашом с очень толстыми стенками и крышей. Чтобы стог не промочили дожди, при завершении работы его причесали граблями.

А Семён Петрович ставил высокие стога. Его стожки возвышались на бугорке, чтобы не заливала вода, чтоб сено не сгнило. Демидовские стога имели вертикальные стенки, а в верхней половине стенки сводились в конус. Семён Петрович подавал сено, а Дарья всегда стояла на верху стога, набивала и наминала сено в центре стога, чтоб никакой дождь стог не пробил.

– Кум, ты огораживать-то будешь стог? – поинтересовался Семён Петрович. – Я завтра хочу свои стожки огородить.

– Да надо, а то скотина объест. Надо жердей нарубить. Пусть парни завтра займутся этим.

Помогал Семён Петрович куму, а мыслями был дома, на своём поле. Представлял, как с Дарьей осенью будут убирать урожай. «Скоро конец лета, созреет хлеб. Рожь нынче надо жать после Ильина дня», – размышлял за работой Семён Петрович.

Уже солнце краем коснулось горизонта, как работа была завершена.

– Хороший стожок будет, кум! – сказал Демидов.

– Да, добрый. Спасибо тебе, Петрович! Выручил! Слыхал, что в Казани делается?

– Слыхал, – коротко ответил Демидов.

– Неспокойно! Однако, и до нас дойдёт скоро…

– Ну, дойдёт, так дойдёт! – сказал, как отрезал, Семён Петрович.

Домой с кумом возвращались через поле. Шли молча, каждый думал о том, что ждёт впереди: «Что будет дальше? Как жить?»

Как ни крути, а приближался конец лета, уже созревали хлеба, наступало время жатвы.

Семён Петрович был хорошим хозяином: всегда точно угадывал сроки работ в поле. Сначала всей семьёй жали рожь, потом ячмень, затем пшеницу.

Чтобы узнать, поспел ли хлеб, Демидов срывал первый попавшийся колос, шелушил из него зерно,

пробовал. Хрустит зерно на зубах, значит, хлебушко поспел и его пора убирать.

Думы о неспокойной жизни в Казани не давали покоя не только Семёну Петровичу, но и всем зажиточным крестьянам. Только-только люди стали на ноги вставать, а тут сызнова куролесье…

8

Чуллинцы от знакомых купцов в Тетюшах слышали, что основные революционные события проходили в Петрограде, а что на самом деле делалось в стране – никто не знал.

Революционный процесс охватил российские города и регионы. Не обошли они стороной и Казанскую губернию.

Напряженная обстановка в деревнях и селах губернии сложилась летом и осенью 1917 года. Повсеместно крестьяне осуществляли раздел земель, отобранных у помещиков и сельской буржуазии.

Землю, скотину, нажитое добро стали отнимать и у зажиточных и рачительных крестьян. Что тут началось! Тяжело расставались крестьяне со своим кровью и потом заработанным имуществом. Не все хотели добровольно отдавать все колхозу, таких признавали кулаками и отбирали все: средства производства, домашнее имущество, дом и хозяйственные постройки, оставляли лишь немного одежды, да еды на дорогу, а их самих с семьями, включая детей и стариков, высылали в отдаленные необжитые районы, лишая всех гражданских прав.

Целые семьи отправляли на поселение на север, отобранные вещи раздавали бедноте. Грозила ссылка и Демидовым. И сгинуло бы, как и многие другие, это сильное, трудолюбивое семейство, если бы Семён Петрович не набрался бы храбрости и сам не пошёл к новым властям.

Демидов стал доказывать, что всё нажил своим трудом, никого ни разу не нанял в работники, что сами своей семьёй работали, не покладая рук. И слушать не стали. Тогда Семен Петрович ткнул новым властям свою правую руку с недостающим большим пальцем:

– А то, что я кровь проливал на войне, защищая Отчизну, инвалидом стал? И теперь меня из родного дома высылать?

Пожалели семью Семёна Демидова. Никуда не отослали. Отобрали, конечно, все: и дом, и нажитое добро, и семенное зерно, и десятину земли, и лошадей, и скот, и сад.

Ух, как болело сердце Семёна Петровича! Особенно сад жалко было: как он мечтал накормить когда-нибудь внуков своих яблоками, вишней, малиной, смородиной…Не довелось. Видел Семён, что никому его сад не нужен так, как нужен был ему! Хоть сад теперь и был колхозный, местная шантропа лазили по деревьям, ломали ветки, срывали ещё не созревшие яблоки…

Дарья сокрушалась:

– Наше добро и кому? Лентяям и пьяницам! Дожили, Господи!

9

…Со временем жизнь стала налаживаться, дочери все давно были замужем. Год назад и Григорий женился. Осталась незамужней только Агафья. Все было при ней, да вот глаз… Кто возьмет такую замуж? Семен Петрович присмотрел было ей весной 1934 года жениха: обеспеченного, но хилого здоровьем.

Пришли сватать Агафью.

– Ну, выходи, Габонька! Иди сюда, покажись! – скомандовал отец.