Вишни на березе
Шрифт:
К счастью, все закончилось самым наилучшим образом. Инцидент замяли, кровь смыли, стену зашпаклевали и покрасили, а сумасшедшему заключенному вчинили судебный иск о взыскании затраченных на ремонт расходов.
Когда Жданов увидел адвоката в очередной раз, он улыбнулся ему мягко, не по злобному, демонстрируя ряд верхних и нижних зубцов:
– Вы к кому, Семен Варфоломеевич?
– У вас тут все нормально? – вопросом на вопрос ответил тот.
– Заключенные не шумят? – не без доли сарказма уточнил он, и нежно улыбаясь в ответ Жданову, протянул ему требование на вывод из камеры.
Идиотская улыбка на лице капитана смотрелась вполне естественно, но при
– Петров, – скомандовал он бледному типу в погонах сержанта, – приведи-ка Ларину из седьмой камеры! – Жданов потупил взгляд, уставившись в стол.
Реутов направился в комнату для допросов, вдали послышался скрип засова.
Подследственную завели в комнату, она держала руки за спиной, повернулась лицом к стене, как это принято в подобных местах, охранник отворил навесной замок в специально приспособленной клетке для заключенных, стоящей в центре комнаты, любезно предложив ей зайти.
Семен поймал ее взгляд – пристальный, внимательно изучающий. Высокая, светловолосая, с круглым лицом, большими голубыми глазами, пухлыми губами, длинными ресницами она, несмотря на угнетающую атмосферу следственного изолятора, производила впечатление яркого цветка, свежего и пахнущего, который хотелось поскорее сорвать, но ее глаза… в них читалась тревога и отчаяние. Реутов предложил ей сесть на прикрученную к полу табуретку и представился:
– Семен Варфоломеевич, адвокат, я здесь по просьбе Вадима Петровича, вашего шефа.
– …Не знаю… не знаю как это произошло… – она зарыдала, слезы мгновенно покатились из глаз.
– Вот, успокойтесь, – Реутов достал из нагрудного кармана пиджака платок и передал ей.
Бедняжка вытерла слезы, посмотрела по сторонам и уже спокойно сказала: – Я, похоже, соседа, блин, ухлопала… вчера, – добавила она так обыденно, словно речь шла о посещении кинотеатра.
– Отмечали день рожденья подруги… я даже не знаю, блин, как его зовут, приставал ко мне… я… я… он… – она начала говорить какими-то бессвязными междометиями, сотрясаясь при этом всем телом от рыданий.
– Успокойтесь, вспомните и расскажите все по порядку, – Семен, встал и прошелся по комнате.
– Хорошо, – она громко высморкалась в платок, вернув его, – я была у своей подруги на дне рожденье. Мы выпили, блин, потом пришел этот… и я… он… – она опаять зарыдала.
– Давайте так, – не выдержал Реутов, он брезгливо взял мокрый платок кончиками пальцев и бросил его на стол, – я буду задавать вопросы, а вы отвечать, только без слез, пожалуйста, – снова повторил он.
– Где, когда и с кем вы находились, перед тем как были задержаны?
– Вечером, блин, меня, типа, позвала в гости подруга, ее зовут Лена, моя одноклассница, – она вытерла слезы рукавом. – Там, блин, оказался мой бывший, мы на днях разбежались…
Семену почему-то вспомнился случай с шилом, о котором ему поведал коллега:
– А дальше?
– Дальше, – продолжала она, жалобно смотря на зарешеченное окно, – выпили мы, блин, так, чисто символически, – добавила она, словно оправдываясь. – Потанцевали, типа, с Димой, моим бой-френдом, все, блин, было нормально. Я вышла с ним, типа, на улицу, а там к нам начал приставать, блин какой-то бухой тип, еле на ногах держался. Базарил что-то, типа, ругался, мы на него внимания не обращали. Я точно не помню, блин, вроде бы я нырнула в квартиру, а Дима, типа, остался.
– Вы так и не сказали, где все это происходило, где живет ваша подруга? – спросил Семен.
– Она живет на Мостовой в частном
– Что было дальше? – Реутов достал блокнот, сделав несколько пометок.
– Дима завис на улице, я, типа, разволновалась и за ним вышла – никого нет. Вдруг слышу какой-то шум из соседней хаты, будто люди борются. У меня как-то неладно на душе стало, подошла к двери прислушалась, шум вроде стих. Я на дверь случайно навалилась, она открылась, блин, я заглянула – никого. Нафига я зашла в этот дом? Там такая вонь… Вот – ужас! – она поморщилась. – Я нос, типа, закрыла и назад попятилась, тут меня кто-то схватил за шею и потащил внутрь. Я напугалась, блин, не поняла кто это, но потом по голосу узнала, что того типа, блин, которого мы до этого встретили. Хотела закричать, он мне, рот закрыл ладонью и тащит куда-то, вроде мы в кухне оказались; меня к углу прижал и стал лапать, блин, грязными ручищами. Рот зажал – не отпускает, чувствую нечем дышать, я стала, типа, отбиваться, так он меня ударил кулаком по лицу, блин. Больно. А рот не отпускает, блин, я напугалась, сделала вид, что успокоилась… платье порвал… гад! Мне, блин, страшно стало, я случайно нащупала на столе нож и рубанула им его по руке, блин, он как заорет, сначала меня оттолкнул, а потом, типа, с диким воем набросился… не помню, блин, дальше… Нож выбросила и побежала на улицу, стала, типа, звать на помощь, через несколько минут выбежали соседи, приехали менты, вот так я здесь, блин, и оказалась, – по ней было видно, что она абсолютно не понимает происходящее.
– Вас допрашивали? – спросил Семен, записав последние сказанные ей слова в блокнот.
– Да, совсем замучили, все одно, да потому…
– А адвокат при этом присутствовал?
«Вероятнее всего наговорила уже себе на пожизненный срок», – подумал Реутов.
– Был какой-то толстяк с бородкой как у профессора, вроде бы адвокат – следователи бреются… точно не знаю, мы с ним ни о чем не разговаривали, он пришел после допроса, подписал документы и ушел, помню, подмигнул мне он как-то странно, – сказала она, подтвердив самые страшные опасения Семена.
– Подмигнул, значит, говоришь, – задумчиво произнес он.
«В действиях бедняжки классическая необходимая оборона, – рассуждал Реутов, – она не виновата, но если оказалась за решеткой, значит, либо она что-то не договаривает, либо следователь что-то не так понял; в обоих случаях дело – темное, прояснить ситуацию может только один человек, да и адвоката – любителя подмигивать следователям на допросах – нужно разыскать.»
– Слушай меня внимательно, – Семен для большей убедительности перешел на «ты», встал, взявшись обеими руками за прутья решетки, – ни с кем, ни с кем, слышишь, – повторил он, – о произошедшем не разговаривать, ни с сокамерниками, ни со следователем, ни с кем. Ясно? – он пристально посмотрел на девицу, молча кивнувшую ему в ответ.
– Пока следует запастись терпением и ждать, я узнаю у следователя, что к чему и, если удастся, то решу с твоим освобождением до суда.
Она снова кивнула. Семен вызвал охранника, сказав, что разговор закончен и ушел, бросив на прощание приятелю в погонах капитана, короткое: «Если хоть волос с нее слетит… ну, ты сам знаешь…»
Как только дверь за ним закрылась на засов, капитан скомандовал:
– За бабой этой смотреть в оба, слышите вы, бестолочи, а то, ни приведи Господь, повесится или чего хуже… каждые пятнадцать минут ходить и смотреть, сдалась она мне… денно-нощно смотреть! – он взял трубку, набил табаку и закурил, выпуская колечками дым.