Вишня и никотин
Шрифт:
– Все это трудно, Дилан.
– Так он знал Черри?
– Дилан щурит глаза.
– Господи, - женщина, кажется, срывается.
– Просто… Господи. Это сложно объяснить.
Парень складывает руки на груди, хмурясь, и Нина понимает, что теперь не отвяжется от него. Да и держать столько в себе на протяжении семнадцати лет тяжело. Она борется с собой, кивая:
– Иди за мной, - отворачивается, направляясь к лестнице. Дилан моргает, поднимая брови. Он бросает взгляд на дверь, но отворачивается, идя за женщиной.
Столько дерьма за одно утро. И что-то
Зои покинула ванную комнату, когда убедилась, что в коридоре пусто. Она вышла, быстро перебирая ногами. Остановилась у своей двери, хмурясь. Начала размышлять над тем, что только что слышала, но отбросила это, войдя в комнату.
Ей пришлось сменить макияж.
Девушка трет покрасневший нос.
Она никогда не признает, что имеет слабую сторону.
…Дилан действительно не знал, что сказать. Он держал в руках фотографию, переводя глаза с неё на мать Чарли. Хмурится, открывая рот, но вновь затыкается, поднимая брови. С губ срывается тяжелый выдох. Парень откашливается, притоптывая ногой. Женщина следит за выражением его лица, но не может прочесть эмоции. Он и сам пока не особо понимает, как реагировать на то, что формируется в его подсознании. Словно все части мозаики собираются в одну картину, расставляя все по своим полочкам.
Дилан знает, что Нина ждет его слов, но он лишь выдыхает, бросая с неким пренебрежением в голосе:
– Дерьмово как-то…
***
От лица Чарли.
Понятия не имею, сколько уже прошло времени. Знаю только, что отец вернулся домой, ведь слышала, как за окном гудел мотор, а потом послышался его голос. Говорил с кем-то по телефону, но слов не разбирала. Сквозь открытое окно сочится не только шум с улицы, но и холодный, совершенно не характерный для этого времени года, ветер. Я сижу на кровати, кутаясь в одеяло, но теплее не становится. Вспоминаю, как легко можно было согреться в кровати Дилана. Два тела под одним одеялом - эта мысль уже заставляла тело пылать.
Но сейчас - ничего. Пустота.
Мне нужен огонь. Тот же самый. Необходимо разжечь внутри себя костер, который помог бы мне согреться.
Мне хочется чувствовать себя живой. Не такой равнодушной ко всему, как сейчас.
Взгляд скользит по бледным, усыпанными узорами стенам. Прозрачные шторы вздымаются в воздух от потока ветра. Я наклоняю голову, поднимаясь на ноги, которые сгибаются в коленях, причиняя боль. Выпрямляюсь, медленно шаркая в сторону подоконника. Не хмурюсь, не щурю уже уставшие глаза.
Мне надоело чувствовать подобные эмоции. Я устала быть безжизненной, какой-то растворенной в пространстве, обессиленной. Я хочу ощутить себя здесь и сейчас. Хочу всем нутром прочувствовать свое присутствие в реальном мире. Со всеми.
Сбрасываю с плеч холодное одеяло, протянув руки к ледяному, каменному подоконнику, покрытому белой, словно снег, краской. Глотаю скопившуюся жидкость во рту, поднимая одну ногу. Затем вторую.
Ощутить полет?
Нет. Вряд ли.
Забираюсь, понимая, что мои движения скованы. Я могу свалиться только потому, что дрожу.
Держусь за оконную
И я не могу дышать, ведь морозный воздух забивается в легкие. Кашляю, подняв лицо. Отсюда, как ни странно, открывается потрясающий вид: я вижу морской горизонт, серый, как и небо над ним. Оно бугрится. Будет дождь. С каких пор в моей жизни стало так много “дождя”?
Моргаю, ведь белки глаз замерзают. Опускаю лицо.
Я сошла с ума.
Осторожно, боясь, придвигаюсь ближе к краю, сжимая ноги в коленях. Пальцы сжимают края рамы, отчего белая краска остается под ногтями.
Дышу. Глубоко и тяжело.
Это не помогает. Я не чувствую, что мне легче. Ощущаю лишь мимолетное наслаждение и адреналин оттого, что сама решаю свою судьбу. Мне решать: вернуться в комнату или соскользнуть с подоконника вниз.
Эта мысль вызывает на лице улыбку. Такую жалкую, что в глазах вновь появились слезы. Смахиваю их ладонью, дрогнув, ведь ветер усилился.
Волосы лезут в глаза, поэтому щурюсь, встряхивая головой. От этого теряю равновесие, вцепившись в край подоконника. Скольжу на нем, ведь он сделан под наклоном. Хмурюсь, пытаясь оторвать руку, чтобы схватиться за раму, но понимаю, что, потеряв опору, сразу соскользну вниз.
Паника не улучшает мое положение. Взгляд мечется по газону, но тормозит на горизонте. Сжимаю губы, когда небо озарилось молнией. Что ж, отлично.
Пытаюсь приподнять тело, чтобы успеть схватиться за оконную раму, но жалобно пищу. Осознаю всю дерьмовость этой ситуации.
Лицо корчится. Вот она - я. Сама поставила себя в такое положение. Слезами тут не поможешь.
Кожу режет ветер. Я замерзла. Я задыхаюсь.
Мне страшно, ведь я совершенно не хочу умирать.
И да. Я ждала его.
Сжимаю глаза и губы, чтобы не закричать, когда сильные пальцы резко и грубо схватили за талию. Одна рука проскользнула к бедру. Один рывок - и я уже в его руках.
Мои пальцы дрожат, когда я вонзаю их в плечи Дилана, который отошел от окна. Я смотрю на него, но не вижу глаз, ведь парень отворачивает лицо. Обхватываю ногами его талию, чтобы не упасть, пока он закрывает одной рукой створки окна, ругаясь под нос. Я не разбираю слов. Нарочно. Знаю, что он матерится. Знаю, что на меня.
Дилан заканчивает, взглянув на меня. Сейчас будет кричать.
– Черт возьми, ты… - сжимает губы, резко отпуская меня. Я встаю на пол, делая пару шагов назад. Дилан ставит руки на талию. Он смотрит на меня так, будто хочет разорвать. Одной рукой треплет темные волосы, сглатывая.
Я потираю ладони и чешу щеку, задевая ногтями рану, чем приношу себе боль. Виновато опускаю глаза в пол, издеваясь над футболкой. Мну и растягиваю её края.
– Ты… - Дилан облизывает губы, указывая на меня пальцем, но опускает обе руки вдоль тела, отворачиваясь. Делает пару шагов к окну, после чего накрывает ладонями лицо. Я слышу его тяжелое дыхание.