Вишня и никотин
Шрифт:
Я моргаю, виновато бубня:
– Что ж, это все объясняет, - улыбаюсь, игнорируя упавший локон волос на щеку.
– Так, как же ты попал к нам?
– Как-как?
– Дилан усмехается.
– Полиция вышла на мою мать. Было судебное разбирательство, отца засудили, ведь всплыли его… - замолкает.
– В общем, маму лишили родительских прав за халатное отношение. Тогда та, видимо, решила перестраховаться, вызвав твоих родителей. Они были близкими друзьями, так что, согласились взять меня на себя. Хотя, Нина была в ужасе и прекратила любое
– А дальше рассказывать нечего: я приехал в ваш дом, ненакрашенная Зои в возрасте десяти лет жевала обложку от учебника, с интересом наблюдая за мной из-за двери кухни, и, - щурится, смотря на меня.
– И маленькая пухлая девчонка, вбежавшая в гостиную с улицы, вся в песке, мокрая, с растрепанными волосами, - я моргаю, когда Дилан хмурится.
– Ты держала в руках большую собаку, судя по всему, это была Уна.
Я улыбаюсь, отводя глаза:
– Господи.
– А еще от тебя пахло сырым мясом, а руки были вымазаны в чем-то красном. Скорее всего, ты купила Уне мяса, вот и вымазалась в нем.
– Ты это все помнишь?
– я щурюсь, смеясь.
– Как можно забыть такое?
– он смеется в ответ. Иначе смеется.
– Я был ребенком, но тогда даже испугался тебя. Пришла в крови какого-то животного. Тут бы любой кирпичей наложил, Чарли, - смеется, потирая глаза.
Я мнусь, но спрашиваю:
– А те письма…
Дилан пыхтит, вздыхая:
– Что ж, запомни этот день, ибо сегодня я предельно честен, - я улыбаюсь, и он продолжает.
– Я никогда не читал эти письма. Мне было достаточно осознавать тот факт, что отец пишет мне.
– Значит. “Й. О’Брайен”…
– Йен О’Брайен, - Дилан перебивает.
– Мой отец.
Я задумалась. Отвожу глаза:
– Мне нравится.
Парень хмурится:
– Что именно?
– О’Брайен. Твоя фамилия. Она мне нравится, - широко улыбаюсь, вновь взглянув на Дилана.
– Знаешь, спасибо тебе.
Парень давится слюной, недоверчиво щурясь:
– Не понял.
Мои щеки покрываются румянцем, но он вряд ли увидит. Я действительно стесняюсь говорить подобное.
– Для меня важно это. Чтобы ты говорил со мной, - сжимаю обветренные губы, смотря на парня, который перестал хмурить брови. Нервно моргаю, когда он поднимает руку, пальцами убирая выпавшие на лицо волосы с моей щеки. Улыбаюсь, видя, что его губы расплываются в улыбке.
Сижу в футболке, поэтому кожа рук покрывается мурашками от холодного ветра. Изо рта льется пар.
– Замерзла?
– так странно слышать от него подобные слова.
Так необычно осознавать то, что обо мне заботится этот человек.
Человек, которого мне хотелось бы избегать всю свою жизнь.
Потираю плечи:
– Немного, - сжимаю пальцы на ногах.
– Тогда, - нехотя поднимается, отряхивая песок со штанов.
– Поехали домой.
Я вытираю нос рукой. Поднимаюсь, покачиваясь.
– До завтра, - говорю ей, махнув ладонью. Собака вновь положила морду на песок, прикрыв глаза-бусинки.
Я хромаю, идя за Диланом. Парень оборачивается, хмурясь:
– У тебя что-то болит?
– останавливается. Я качаю головой:
– Это странно, но… - откашливаюсь, не зная, как объяснить.
– Мое тело, будто тяжелое, понимаешь? Я чувствую себя некомфортно. Мне неудобно, - поглаживаю бедра.
– На ноги словно надели утяжелители, поэтому ходить трудно.
Я заболталась, рассуждая вслух, поэтому не заметила, как парень протянул мне руку. Подняла глаза. Растерялась.
Мне взять его за руку? Правда? Стоп.
– А, - перебираю пальцами, протягивая ладонь.
Это очень странно для меня. Для него уж тем более.
Мне кажется, держаться за руки - это что-то более интимное. Дилан держал меня за локоть, за запястье, но это было чем-то грубым.
Держаться за руки - это иное действие. Чувствовать, как его пальцы обхватывают твою ладонь.
Это ощущение поддержки.
Опускаю глаза в песок. Сильно сжимает мою ладонь, придерживая, когда поднимаемся к дороге.
Хмурюсь, понимая, что сделать обычный шаг трудно. Приходится концентрировать внимание на этом, чтобы нормально идти.
***
Нина сложила руки на груди, провожая Дженнифер к двери. Она кусает губы, но гордо держит спину, демонстрируя свою обманчивую уверенность.
– Он не вернется домой, пока я здесь, да?
– Дженнифер выдавливает слабую улыбку, открывая дверь. Она выходит за порог, оборачиваясь. Качает головой, смотря на Нину:
– Я надеюсь вернуть его, поэтому прошу твоей помощи, - вздыхает.
– Я виновата, и хочу извиниться перед ним. Могу я рассчитывать на твою поддержку в этом?
– с надеждой смотрит на Нину.
Та щурит глаза. Женщины дружат с детства. Но это не та Дженнифер - не её лучшая подруга. Она изменилась.
– Могу я тебя кое о чем попросить?
– Нина берет себя в руки, скрывая эмоции, ведь на самом деле безумно скучает по “своей Дженнифер”.
– Конечно, - та кивает.
Нина опирается плечом на дверную раму, шепча:
– Уходи, и больше не возвращайся в мой дом. Никогда.
Дженнифер проронила вздох, не моргает, смотря на подругу. Та качает головой:
– И больше не приближайся к моей семье.
Женщина возмущенно открывает рот:
– Дилан не твой сын!
– Мой, - Нина выпрямилась.
– Он мой сын. С некоторых пор, так что, прости, - отходит.
– Ты опоздала. Лет так на семь, - захлопывает дверь, игнорируя внутренний позыв остановиться.
В дверь не стучат. Нина тяжко вздыхает, отвернувшись, и прижимается спиной к стене, складывая руки.
В последнее время, её жизнь все больше походит на безумное кино: работа, развод, здоровье Дилана и Чарли, этот псих Ричард, пробравшийся в дом, Анна.