Vita Vulgaris. Жизнь обыкновенная. Том 1

Морозова Мила

Симпатичный экзаменатор недолго слушал мой бойкий стрёкот, прервал ответ на середине и задал дополнительный вопрос:

– Скажите, кто такие опричники?

– Опричники – это регулярная гвардия царя Ивана Грозного, – без запинки выпалила я и почему-то добавила: – Тяжёлым бременем легли они на плечи народные.

Яндаров весело усмехнулся, поставил в мой экзаменационный лист «отл.» и сказал:

– Девятнадцать баллов. Поздравляю, вы пройдёте.

Действительно, этих баллов мне хватило на то, чтобы пройти, а заодно и сохранить

первичную ячейку общества в лице моих родителей.

17. Иссык-Куль

Я обещала рассказать о Жаннином возлюбленном. Её роман начался на солёном горном озере Иссык-Куль. Это озеро называют «Жемчужиной Киргизии». Затёртый штамп, конечно, но оно действительно заслуживает того, чтобы называться красиво. Озеро такое синее-пресинее, что его, пожалуй, следует сравнить с другим драгоценным камнем, только я не помню, какой камень имеет глубокий синий цвет. Может быть сапфир или аквамарин? Ну, не суть важно. Важно другое: на этом озере Казахский университет построил свою спортивно-оздоровительную базу для студентов и преподавателей.

Первый раз мы там отдыхали с родителями, когда ещё в школе учились. Четыре путёвки маме дали, скорее всего, потому, что лагерь этот только открылся и ещё не был так популярен, как в последующие годы. Жили мы в десятиместной шатровой палатке с семьями других сотрудников и преподавателей университета, ели на свежем воздухе под навесом.

Когда однажды ночью случилась буря (а это на Иссык-Куле бывает нередко), в столовой ветром разбросало все тарелки. Хорошо, что они были алюминиевыми. Палатку нашу так трепало и трясло, что мужчинам пришлось держать центральный столб, чтобы она не завалилась. Те палатки, в которых мужчин было мало, или столбы оказались недостаточно глубоко в землю врытыми, снесло в озеро, откуда их с трудом выловили.

Несмотря на все эти катаклизмы и минимум удобств, лагерь нам понравился: великолепный песчаный пляж, не очень тёплая, но очень чистая вода, прозрачный, пахнущий горными травами, воздух, но самое главное – большое количество молодых, красивых и загорелых студентов, которые очень заинтересованно поглядывали в нашу сторону. Объектом их пристального внимания была, конечно, Жанна, которая к пятнадцати годам из девочки-куколки превратилась в очень привлекательную девушку (сегодня бы сказали «сексуальную» или «сексапильную»).

Особым рвением в попытках привлечь Жаннино внимание отличились два студента: Гоша и Булат. Они катали нас с Жанкой на лодке, играли с нами в карты, угощали знаменитым иссык-кульским чебачком. Но курортного романа у сестры не получилось. Во-первых, она не могла решить, кто же ей больше нравится, а во-вторых, и главных, родители не то чтобы нас специально пасли, просто они постоянно находились рядом. Сезон закончился, мы вернулись домой, и я думала, что Гоша с Булатом остались в прошлом. Но они, видимо, так не думали, и своих попыток в честной борьбе завоевать вожделенный приз не оставили.

В октябре,

когда в горах уже лёг снег, они пригласили нас на Медео. Я ехать не очень-то хотела, ведь было ясно, что их обоих интересует только Жанна. Но сестрица, понимая, что мама её одну не отпустит, меня уговорила. До катка мы не добрались, а поднялись на склон горы, сплошь поросший огромными тянь-шаньскими елями, под раскидистыми кронами которых было уютно как дома. Мы расположились на привал под самой большой елью, земля под которой была усыпана толстым пружинящим слоем прошлогодних иголок.

Ребята вынули из рюкзака провизию и бутылку красного вина. Вино пить я отказалась, а Жанка выпила и сразу же стала целоваться с Гошей прямо на глазах у нас с Булатом. Булат напрягся, а мне в мои тринадцать лет этот римейк «Терезэрекен» не понравился так же, как и в детстве. Я вылезла из-под ели и села на снег метрах в двадцати, чтобы не наблюдать это кино с первого ряда. Поверженный Булат допил бутылку из горла и неверным шагом подошёл ко мне.

– Давай целоваться, – предложил он замогильным голосом.

– Нет! – ответила я гневно.

Я злилась на Жанку с Гошей, на несчастного Булата, а заодно и на себя: неужели со мной можно целоваться только в отместку или на безрыбье!

Булат сел рядом со мной, сжав кулаки, и я заметила, что желваки на его скулах ходят ходуном. Так мы сидели молча минут десять. Вдруг Булат сунул мне под нос свою руку, и в его пальцах, сложенных в щепотку я увидела белый осколок зуба с острыми краями.

– Смотри! – сказал он. – Я зуб сломал.

Зубовный скрежет страстотерпца никакого сочувствия у меня не вызвал, наоборот, показался мне чем-то неестественным, ущербным. Уж лучше бы он Гоше пару зубов выбил, чем свои ломать.

– Да ну вас всех! – я вскочила на ноги и побежала по тропинке вниз, решив спуститься к автобусной остановке и уже там дождаться остальных. Остальные дружно спустились с горы как раз вовремя – подошёл автобус.

Не знаю, виделись ли Жанна с Гошей после этого пикника, но, похоже, что их любовь продлилась недолго.

В шестьдесят четвёртом году на любимое озеро мы поехали уже без родителей. Мы это: Жанка после удачной сдачи вступительных экзаменов на физфак КазГУ, я и Женя Черепенькина – дочка маминой подруги военных лет, поступившая на биофак. Женя была Жанниной ровесницей, но дружила больше со мной.

К тому времени лагерь стал более комфортабельным: для преподавателей выстроили двухэтажный корпус, столовая кроме крыши приобрела ещё и стены, а студентов селили в четырёхместные палатки.

После регистрации нам выдали номер палатки и сказали, что кровати и постельное бельё находятся на складе. Жанна предложила нам с Женей отнести вещи в палатку, а сама вызвалась пойти на склад и разведать «что там и как». Минут через пятнадцать она вернулась в сопровождении молодого человека, в каждой руке которого было по две кроватные спинки.