Витим Золотой (Роман 2)

Федоров Павел Ильич

– И пропадешь, миленок! Сидит, чертыхается, небритый, грязный, надел на себя черт те что... Дегтем пропах весь... Сейчас же вели топить баню и выпаривайся...

– Разбойница ты стала, сваха!
– расплываясь в улыбке, взмахивал руками Иван Степанов.
– Переменилась, расхорошела-то как, боже мой! Прямо царевна Тамара!

– Какая еще там Тамара?
– прищурилась Олимпиада.
– Какая разбойница?

– Любого в полон возьмешь! Истинно разбойница!
– повторял Иван.

– С кистенем на

дорогу не выходила, Иван Александрыч... Чего ты на меня губы-то расквасил? Поезжай-ка, миленок, к своей Арише, на нее и заглядывайся, а мне дай с муженьком покалякать...
– бесцеремонно отчитала она Ивана.

Доменов покашливал и молодецки расправлял лихо подстриженные усы.

– И то правда... Пойдем, пристав, не станем мешать, - проговорил Иван как-то сразу отрезвевшим голосом и вместе с Ветошкиным вышел.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

– Погоди, соколик, дай хоть маленечко передохнуть, - уклоняясь от поцелуев мужа, проговорила Олимпиада, когда гости вышли.
– Ежели еще раз бросишь меня одну-одинешеньку, пропаду я, Авдеюшка...

– Не пугай ты меня!
– защищался Доменов.
– И так все сердце изныло...

– Ой ли! А зачем бросил? Сижу там и не вижу ни света, ни зореньки... Встану, винца выпью, в ванне пополощусь, в зеркало погляжусь, цыпленка обгложу, икоркой заем и хожу по нашим хоромам одна в томлении и думаю: за что же это вянет и пропадает красота-то моя? Оставил бы хоть в Питере, я бы там нашла, где щегольнуть... Видишь, не утерпела и прикатила, оправдывалась Олимпиада.

– Молодец ты, душа моя, вот и все! Да я не только браслетик - золотую цепь тебе на шею повешу!

– И прикуешь где-нибудь в горенке... Я тебя знаю... Ты послушай. Приезжаю я в Зарецк. Остановилась в Коробковых номерах...

– Туда-то зачем? Разве это место для тебя? Боже ж мой!
– сокрушался Авдей, терзаясь ревностью.
– Да разве можно там останавливаться порядочной женщине, к тому же одной, без мужа? Гнала бы прямо сюда!

– Шутка сказать! Сколько верст отмахала. Да и проголодалась. Дай, думаю, хоть горяченькую селянку съем. Приоделась. Хотела обед в номер потребовать, да нет, думаю, вниз спущусь, хоть на городских людей гляну...

– Пошла все-таки?
– кряхтел Авдей.

– А что мне?

– В такое срамное место?..

– Да чем оно срамное? Оттого, что вы там с голыми девками выплясывали?
– ядовито щуря свои голубые глаза, спрашивала Липушка.

– Ох! Перестань, мамочка!
– взмолился Доменов.

– Сам же рассказывал. А ко мне, соколик, это не пристанет. Значит, спускаюсь по ковру и встречаю в дверях... знаешь кого?

– Ну?
– стонал Авдей.

– Угадай!

– Что я тебе, Ванька-угадчик? Мало ли кого туда черти носят. Ах господи боже мой!

– Какой ты у меня стал богомольный и праведный...

– Ну не томи ты меня,

Липушка!
– скрещивая на груди руки, умолял Авдей Иннокентьевич.
– Кого же это там тебе дьявол подсунул?

– Знаешь кого?
– закатывая глаза, продолжала Липушка.
– Маринки Лигостаевой мужа, Родиона Матвеича Буянова с компанией.

– Воображаю это компанство, - покачивал головой Доменов.
– Он, говорят, пить начал, как зверь...

– Врут. Не перебивай. Он такой симпатичный и как ангел красивый! Ну, значит, поздоровались. Подхватили они меня под руки - и в залу...

– И ты пошла?
– Лицо Авдея начинало розоветь, словно отхлестанное крапивой. Сузившиеся глазки подернулись кровавыми прожилками.

– Да разве вырвешься? Налетели, как воронье...

– Кто же еще-то там был?

– Больше купцы и офицерье.

– Самые пакостники!

– Ну уж это ты зря! Очень вежливые и обходительные люди.

– Знаю я этих голубочков!..

– Ну а тебя я тоже, младенца, знаю... Ты всех готов в одной куче с кизяками смесить. Выпили, повеселились...

– А потом кататься поехали?
– с трепетом с голосе допытывался Авдей Иннокентьевич.

– Само собой...

– Дальше, дальше что было...

– Стал меня Родион Матвеич к себе в гости звать...

– Ты поди и рада стараться... Ах, дурак я, дурак! Скажи, пошла или нет?
– спрашивал Авдей, чуть не плача от окаянной ревности.
– С огнем, Олимпиада, играешь! Гляди у меня!

– Гляжу, миленочек... Как херувим чиста... Я, говорит, для вас на весь город бал устрою. Налью в ванну шампанскова, - помнишь, как ты мне рассказывал?

– Да мало ли я что тебе врал? Ох господи! Ну?

– В ту, говорит, самую ванну, из которой сбежала моя венчаная жена...

– Своя сбежала, так он чужую поймал... От дураков всегда жены бегают. Ну погоди, подлец, я тебе покажу ванну, ты у меня белугой завоешь! Напрочь разорю, в землю вколочу и ногой растопчу!
– яростно гремел Доменов.
– И ты поскакала?

– Да что ты, миленок! Я еще с ума не спятила... Сказала, что пойду переоденусь. Вошла и на ключ заперлась...

– Стучались поди?

– А то нет? Целый час за дверью скребышились, умоляли... А я разделась да баиньки...

– Ой, врешь?
– видя лукаво прищуренные глазки жены, грозился Авдей кулаком с рубиновым на большом пальце перстнем.

– Значит, не веришь?

– Убей, не верю! Усы готов себе изжевать, сердце вырвать... признался Доменов.

– Хорошо, миленок... Вот уеду назад - и пропадай ты тут со своей родней!

Олимпиада вскочила, сбросила с плеча его волосатую руку и стала торопливо закутывать голову в дорогой оренбургский платок, распахнув полы боярской шубы, заправила под высокую грудь роскошные кисти шали.