Витим золотой
Шрифт:
– Наша личная жизнь, как ртуть, в горсточку ее никак не захватишь, – улыбаясь, проговорил Василий.
– А вы не пугайте меня разными страстями. Больнее того, что было, не станет. А уж если случится…
В окно черно заглядывала тихая степная ночь. На тусклые стекла налипали первые серебристые снежинки. Они быстро таяли, сползая грустными светлыми капельками.
– Значит, решено? – спросил Василий.
– Я, милый мой, давно уже решила…
– А может быть, передумаете? – Василий наклонился и заглянул ей в глаза.
– Нет уж! Завтра же к попу!
– Прямо-таки к шиханскому?
– Само собой! В этом есть прелесть: тихо и ласково горят свечи, шепот зевак, священник в золоченой ризе, такой трезвый, постный, благоухающий! – Устя вдруг радостно засмеялась.
– А здешний поп как раз бывший татарин, – со смехом сказал Василий Михайлович.
– Тем лучше! Венчанием мы докажем всему здешнему начальству и полицейским, какие мы смирные и благонамеренные…
– Согласен, дорогая! Будет немножко смешно… Правда, веселиться нам еще чуть рановато, – вдруг серьезно заговорил Василий Михайлович.
– Ты что же… не все сказал? – У нее перехватило дыхание.
– Да, не все.
– Господи! Может быть, ты женат? – Следя за его напряженным лицом, она теребила кисточки шали, торопливо отрывая тонкие белые ниточки.
– У меня была невеста, но ее уже давно нет в живых.
– Ты ее очень любил?
– Да. Но дело не в этом. За мной значится двенадцать лет неотбытой каторги. Я числюсь в бегах, и меня разыскивает полиция. Вот теперь все.
Скрестив на груди руки, Кондрашов поднялся с дивана и снова отошел к столу.
– Меня могут арестовать в любую минуту.
– К такой мысли я уже давно привыкла. Но, может быть, все-таки мы уедем куда-нибудь, может, рискнем?.. – Устя поднялась с дивана и накинула на плечи шаль.
В это время кто-то осторожно, но настойчиво постучал в окно. Устя вздрогнула и замерла. Словно испугавшись, самовар успокоился и затих. Только над лампой нудно гудела поздняя осенняя муха.
– Кто там? – подойдя к окну, спросил Василий.
– Гость. Будьте любезны-с; отворите на минуточку, – раздался хриповатый тенорок пристава Ветошкина.
– Видите, какое ко мне внимание. Даже в любви не дадут объясниться. – Лицо Кондрашова мгновенно преобразилось и приняло жесткое выражение.
– Что ему нужно? – испуганно спросила Устя.
– Идите к сеням! – не отвечая ей, крикнул Василий. – Попытайтесь ему открыть, – торопливо добавил он, – а я немножко приберусь…
Устя поняла его, быстро вскочила, волоча на плече длинную шаль, вышла в другую комнату и плотно прикрыла за собой дверь. Отыскивая в темноте задвижку. Устя чувствовала, как бурно колотится у нее сердце. Она отлично знала, как запирается дверь в сени, но открыла не сразу.
Появившийся Кондрашов, легонько отстраняя Устю, сунул ей в
– Спрячьте!
Возвращаясь из прихожей, Устя на ходу сунула сверток за пазуху и присела на диван.
– Вы уж меня извините, господин Кондрашов, – пряча под бесцветными, ощипанными ресницами красные от вина глазки, рассыпался Ветошкин. – На огонек забрел…
– Вы в гости или по делу? – сухо и резко спросил Кондрашов.
– И то и другое… Вы уж меня простите великодушно. Я не знал, что вы не одни вечеруете… а то бы и завтра зашел-с. Имею честь, мадам Яранова, – придерживая шашку, Ветошкин стукнул каблуками.
– Госпожа Яранова моя невеста, – сухо произнес Василий.
– Очень приятно-с! Тогда разрешите поздравить, как раз и бутылочка на столе. – Рассыпая дробненький, хриповатый смешок, Ветошкин галантно поклонился.
– Проходите и садитесь, – приглашая гостя к письменному столу, с которого он только что прибрал бумаги, сказал Кондрашов.
Ветошкин поблагодарил и уселся на стул.
– Чем обязан, господин пристав? – не меняя жесткого тона, спросил Василий.
– Говорю, на огонек забрел-с, да и дельце есть, так, пустяковое, – косясь на помрачневшую Устю, ответил Ветошкин.
Устя вскинула на Василия глаза и, перехватив его предупреждающий взгляд, осталась сидеть на месте.
– Я вас слушаю. – Василий Михайлович присел на стул и внимательно оглядел гостя, цепко шарившего глазами по разбросанным на столе бумагам. – Госпожа Яранова, с которой я вступаю в брак, может присутствовать при любом разговоре. Я в доме хозяин, и от нее у меня никаких секретов нет, – прибавил Кондрашов.
– Да какие тут секреты? Помилуйте! – притворно изумился Ветошкин. – Я запросто!.. Вы уж извините, мадемуазель Яранова.
Устя промолчала.
– Известный вам бывший управляющий и главный инженер прииска господин Шпак, как вы знаете, привлекался к суду, но сейчас он взят на поруки, – продолжал Ветошкин.
– Выкрутился все-таки… – заметил Василий Михайлович.
– Дело не очень ясное, господин Кондрашов, – косясь на него, ответил пристав.
– Для меня, как счетного работника, все ясно, и я дал следователю, а предварительно вам, достоверное показание, – проговорил Василий Михайлович, пытаясь разгадать, зачем все-таки пожаловала эта полицейская блоха.
– Я затем и зашел, господин Кондрашов. Вы желаете настаивать на своих показаниях? – в упор спросил Ветошкин.
– Я вас не понимаю, господин пристав. Это что? Допрос?
– Да нет… К чему такая казенщина… Я хочу в личной беседе выяснить, не изменилась ли у вас в процессе бухгалтерской проверки точка зрения на это дело?
– Наоборот, господин пристав. Я удивлен, что этот уголовный тип снова на свободе. Своим действием бывший главный инженер нанес прииску большой ущерб.
– Значит, вы настаиваете?