Витька с Чапаевской улицы

Козлов Вильям Федорович

Но вот и долгожданный лес! Трехтонка на полной скорости нырнула под сень толстенных сосен и елей. Илья сбавил газ и вытер пот со лба.

— Кажись, пронесло, — выдохнул он.

— Далеко еще? — спросил Витька. Он был бледный и мрачный.

— Вот бор кончится…

Миновав опасное место, Илья успокоился и повеселел. Не выпуская баранку, он достал махорку, стопочку газетной бумаги, зажигалку. Долго пытался свернуть цигарку, но ничего не получалось. Дорога была неровной, извилистой, Илья хватался за руль — и махорка просыпалась. Витьке надоела эта свистопляска, он сам свернул цигарку, чиркнул зажигалкой и прикурил, а потом сунул Илье в рот.

— Ты еще не привык, — разговорился Илья. —

Война есть война. Снаряд — он летит, сам не знает куда. Сегодня меня убьет, завтра тебя. Вот сейчас мина запросто могла в нас угодить, но бог миловал… Сидишь с человеком, ешь из одного котелка, спишь рядом, а завтра его наповал. Или тебя.

В лесу было непривычно тихо. Чуть слышно дубасил крупнокалиберный пулемет, ухали мины. Но это было где-то в стороне, за лесом. По правую сторону в ельнике, подмяв под себя молодые деревца, стояли наши танки. Механики в брезентовых куртках ковырялись в моторах. На пне, повесив голову, сидел танкист в расстегнутой гимнастерке и учился играть на гармошке.

Лес, танки — все это осталось позади. Трехтонка снова вырвалась на простор. Сразу за растоптанным в черных воронках овсяным полем начиналась деревня. Вернее, то, что от нее осталось: груды обугленных, развороченных бревен, рассыпавшиеся печки и колодец с задранным журавлем. Посередине дороги кто-то нарочно воткнул скворечник на длинной жердине. И самое удивительное — желтоклювый скворец преспокойно сидел на жердочке и смотрел на приближающуюся машину. Илья объехал скворечник.

В деревне — ни души. Война напрямик, не разбирая дороги, прошла через нее, не оставив ничего живого и целого.

За околицей Илья остановил машину.

— Видишь бугор? — показал он, не вылезая из машины. — Это и есть братская могила.

Витька вылез и по траве пошел к бугру. Илья посмотрел вслед и, приоткрыв дверцу, крикнул:

— Жди тут, я мигом обернусь!

Захлопнул дверцу, дал газ и умчался по пыльной дороге дальше в тыл, за боевым грузом.

Казалось, остановилось время и война куда-то ушла, забыв здесь на бугре Витьку Грохотова. Неподалеку шумели березы и осины. Листья вверху чуть заметно пожелтели, а внизу все такие же буйные и зеленые. Осколки посекли толстые стволы, и покрасневшая древесина источала горький сок. В одном стволе крепко застрял ржавый зазубренный осколок. Кто-то повесил на него помятый котелок, да так и забыл. В котелке сидела синица и звонко долбила в пустое дно.

Братская могила была свежая. Желтая жирная земля лоснилась. Химическим карандашом на дощечке написаны фамилии похороненных. Четырнадцать фамилий, и среди них — самая дорогая для Витьки фамилия: Николай Бессонов.

Коля Бэс погиб за день до возвращения Витьки в полк. Случилось это так.

Коля и несколько командиров были в штабе, когда немцы в обход проникли в тыл и неожиданно напали на них. Штаб находился в уцелевшей деревянной избе на отшибе. Поблизости обосновался полевой лазарет. Немцы расстреляли раненых и окружили избу. Три командира и Бэс до последнего отстреливались из автоматов. Они подожгли документы, и дом загорелся. Немцы стали швырять в окна гранаты…

Когда наши выбили немцев, Коля Бэс и командиры были мертвы. Бойцы вытянули из горящего дома четыре обгорелых до неузнаваемости трупа. Вечером на бугре вырыли братскую могилу и с почестями похоронили бойцов и командиров. Подполковник Ладонщиков произнес речь, дали залп из автоматов.

Так погиб лучший друг Витьки Грохотова — длинный и нескладный Коля Бэс.

Витька стоял у могилы, и ветерок шевелил на голове белые волосы. У ног качались желтые ромашки с облетевшими лепестками. На могиле тоже цветы. Кто-то рассыпал букет запоздалых осенних цветов.

Над могилой остановилось белое облако. Большое,

пушистое, с розовым сиянием. Облако на какой-то миг заслонило солнце, легкая тень пролетела над могилой, и снова стало солнечно, светло. Глаза у Витьки сухие. Это очень плохо, когда человек не умеет плакать. Щемящая боль иногда выходит из человека вместе со слезами. Боль и отчаяние намертво, как заклепка в железе, сидят в Витьке. «Эх, Колька, Колька, — беззвучно шепчет он. — Как же это так получилось?.. Не дождался ты меня, Бэс! Никого теперь у меня не осталось…» Откуда-то издалека всплыло в памяти грустное лицо Верочки. «А я? — спросила она. — Я у тебя осталась!» Распалась Витькина компания… Где они сейчас все и что делают?.. Люся в Белом городе шьет обмундирование для наших бойцов, Алла ухаживает в госпитале за ранеными, Верочка сидит за партой и слушает учительницу, Гошка Буянов… О Гошке не хотелось думать. Сломала война Гошку, превратила в тряпку, А Сашка Ладонщиков? Так Витька и не смог его уговорить поехать с ним в полк к Ладонщикову Сашка сказал, что после всего, что с ним произошло, он не сможет дяде посмотреть в глаза… Да и что он ему скажет? Связался с темной компанией, стал поездным вором. Майданщиком, по-блатному..

С воровством Сашка завязал. Навеки. А Ленька Золотой Зуб — такой же глупец, как и он, Сашка. Ленька тоже с удовольствием расстался бы с Черепом, если бы не боялся его…

Каким-то чудом у Сашки сохранились серебряные часы. Не продал и не проиграл в карты за эти долгие два месяца своего бродяжничества. Они вместе отнесли эти часы тете Клаве. И она простила Сашку. У тети Клавы отходчивое сердце. Она посадила их за стол и угостила ужином. А как Люся обрадовалась, увидев их…

Сашка рассказал, как он мучился и переживал, что самым подлым образом обманул Верочку и удрал с ворюгами… Что ему оставалось делать? Все равно никто бы не поверил, что он, Сашка, не брал эти деньги…

Однажды, когда совсем стало невмоготу, Сашка убежал от воровской компании и вернулся в Белый городок… Три дня бродил он вокруг дома тети Клавы, не решаясь войти. Кроме Люси Воробьевой, никого из своих не увидел. А к Люсе подойти и поговорить постеснялся… А потом снова повстречался с Ленькой Золотым Зубом и Черепом…

Не сразу Сашка смог переломить себя и отойти от воровской жизни, которая едва не затянула его на самое дно. Трудно ему было пройти мимо того, что плохо лежит. Стащит, а потом снова на то же место положит. Первое время он жил у тети Клавы, и Люся, вернувшись с фабрики, ходила с ним в кино и даже один раз на вечер к себе в клуб пригласила. Трикотажка понравилась Сашке, и он с помощью тети Клавы устроился туда слесарем в гараж. Однако не долго он задержался там. Не прижился и на лесопильном заводе, куда после трикотажки поступил работать. Что-то у него там произошло с мастером на пилораме… То ли мастер обозвал его шпаной, то ли Сашка ему нагрубил. Как бы там ни было, с завода он тоже ушел. Сейчас Сашка Ладонщиков работает на станции. Вроде бы наконец остепенился. Его приняли в ремонтно-путевую бригаду. Выдали синий китель с белыми пуговицами, железнодорожную фуражку с молоточками. Сашка теперь ремонтирует железнодорожные пути, поврежденные немецкими бомбардировщиками.

Уезжая на фронт, Витька сказал, что они все договорились встретиться после войны в Белом городе у тети Клавы…

— Мне тут рукой подать, — сказал Сашка. — Вот тебе сюда добираться из Германии — не малый конец.

На вокзале Сашка отозвал Витьку в сторонку, чтобы Люся не услыхала, и сказал:

— Поговори с дядей… Я тоже хочу к вам. Что здесь под бомбежками, что там на фронте… Скажи, что часы вернул и с этим — навсегда завязано! Если все будет в ажуре — сразу напиши. Люсе. Она найдет меня, понял?..