Витязь на распутье: Феодальная война в России XV в.
Шрифт:
Передышка оказалась кратковременной. Дмитрий Шемяка оставался по-прежнему смертельным врагом великого князя. По договору от 31 августа 1449 г. с Василием II Казимир IV обещал «не прыимати» недруга великого князя Дмитрия Шемяку. Договор предусматривал возможность перехода на литовскую службу великого князя рязанского Ивана Федоровича [705] . Содержалось в нем и обязательство Василия II не помогать злейшему врагу Казимира IV Михаилу Сигизмундовичу: «А мне, брате, твоего недруга, князя Михайлушка, не прыимати. А быти ми, брате, с тобою на него заодин».
705
ДДГ. № 53. С. 160.
Примерно в августе 1449 г., т. е. тогда же, когда Казимир IV заключил договор с Василием II, великий князь литовский составил мирное докончание и с великим князем тверским [706] . Предполагавшаяся литовская военная экспедиция против Твери не состоялась, так как Борис Александрович привлек к союзу против Казимира IV можайского князя Ивана Андреевича. По докончанию Казимир IV признал права князя
706
ДДГ. № 54. С. 163–164.
707
См.: Инока Фомы слово похвальное… С. 34–36, 52.
Договор Василия II с Казимиром IV включает несколько пунктов, специально затрагивающих новгородско-литовско-московские отношения. Все они проникнуты стремлением московского правительства не допустить вмешательства Литвы в дела, касающиеся Новгорода и Пскова.
Казимир IV дал обязательство «не вступатися» в Великий Новгород и Псков, а также в новгородские и псковские места. Реально это означало отказ Великого княжества Литовского от претензий на политическое господство в Пскове и Новгороде. Этот отказ сохранял силу даже в том случае, если сами новгородцы и псковичи будут «се… давати» Казимиру IV (тот все равно не должен был принимать их под свое покровительство). Если в чем-либо новгородцы или псковичи «зъгрубять» Казимиру IV, то великий князь литовский мог разбирать дело, лишь «обослав» с Василием II. Московский великий князь опасался, что Казимир IV вознамерится посягнуть на Новгород или Псков, ссылаясь на «грубость» новгородцев и псковичей. Поэтому решение конфликтных случаев должно было проходить под контролем московского государя.
Договор обязывал Казимира IV не вступать в новгородские и псковские «в земли и в воды» и тем самым предусматривал недопустимость в дальнейшем каких-либо территориальных претензий литовского великого князя к новгородцам и псковичам. Согласно договору, Казимир IV признал, что земли, некогда принадлежавшие Федору Блудову, Александру Борисовичу Хлепенскому и князю Роману Фоминскому, отныне принадлежат Василию II [708] .
В договор внесен был пункт, предусматривавший заключение с Ливонским орденом особых соглашений о мире («с немцы… держати вечный мир») в отличие от соглашений с Новгородом и Псковом («опрышнии мир»). Василий II боялся «единачества» новгородцев и псковичей с литовцами даже в рамках единого мирного договора с Орденом (подобные договора Новгород и Псков часто заключали совместно). В 1448 г. кончилась война новгородцев с Орденом. Предвидя возможность повторения военных столкновений, Василий II настаивал на неучастии в них Казимира IV («межы ими не въступатисе»). Наконец, если новгородцы и псковичи «зъгрубять» Василию II, то Казимир IV не должен был «за них… въступатисе». Этот пункт должен был развеять надежду новгородцев и псковичей на поддержку Казимира IV в случае возникновения у них конфликта с Москвой. Он же лишал литовского великого князя еще одного повода для установления своего контроля над Новгородом или Псковом. Самому Казимиру IV удалось добиться малого: Василий II обещал не вступаться в новгородские волости и оброки, которые издавна «тянули» к Литве.
708
В 1440 г. Ф. Блудов был повешен за то, что утопил И.Г. Протасьева (ПСРЛ. Т. 23. С. 150). Фоминское княжество и Хлепень находились на реке Вазузе и открывали с юго-востока путь к Ржеве. О князьях Фоминских см.: Квашнин-Самарин Л.Д. Исследование об истории княжеств Ржевского и Фомичского. Тверь, 1887; Веселовский. С. 363–369. По П.Д. Квашнину-Самарину, Роман Фоминский был сыном Ивана Васильевича Козловского (см.: Квашнин-Самарин Н.Д. Указ. соч. С. 33).
В 1449 г. «скорые татарове Седи Ахметевы» дошли до Пахры, но были разбиты царевичем Касымом, выступившим из Звенигорода, и «розсунашася по земле».
В Звенигороде Касым оказался не случайно. После победы над Василием Косым (1436 г.) этот когда-то стольный город Юрия Дмитриевича и его старшего сына перешел к Василию II. Однако Дмитрий Шемяка считал, что Звенигород по наследству должен был стать его вотчиной. Только в 1447 г. он отказался от этой мысли и готов был признать переход Звенигорода к великому князю [709] . Но еще до этого, в конце 1446 г., татарские царевичи (в их числе и Касым) на московской службе размещались где-то на литовско-русском порубежье [710] . Возможно, что именно там они были и поселены первоначально (около 1445 г.), чтобы обеспечить подчинение этого края, связанного с галицкими князьями, великокняжеской власти [711] .
709
ДДГ. № 46. С. 141.
710
ПСРЛ. Т. 23. С. 153; Т. 26. С. 206.
711
В 1504 г. упоминалась в Звенигороде слободка, «что за татары», а также земли численных людей и ордынцев (ДДГ. № 95. С. 379, 380, 382, 386).
Новая военная экспедиция против Дмитрия Шемяки готовилась долго и началась только осенью 1449 г. Тогда Василий II послал князя Василия Ярославича «изгонной ратью» на Галич. Узнав об этом, князь Дмитрий выехал из города с женой и боярами и отправился в Новгород. Приехав на Вишеру, он послал Ивана Яковлевича к новгородскому архиепископу Евфимию с просьбой принять к себе его жену Софью и сына Ивана. Владыка согласился это сделать, и княгиня Софья с сыном въехала осенью («в осенине») в Юрьев монастырь. Сам же Дмитрий Юрьевич, так и не побывав в Новгороде, «пошед Галицю» [712] .
712
ПСРЛ.
На краю плащаницы, представляющей собой вклад жены Дмитрия Шемяки в Юрьев монастырь, помещена надпись: «В лето 6957 индикта 7, как был великий князь Дмитрии Юриевичь в Великом Новегороде и повелением великаго князя наряжен бысть сии воздух в храм святаго великомученика Георгия того же лета месяца августа в 23 день благоверною и его великою княгинею Софьею и при с{ы}ну благоверном князя Иване…» [713] . Следовательно, к 23 августа 1450 г. (дата в стиле новгородской летописной традиции) Дмитрий Шемяка находился уже в Новгороде [714] .
713
Цит. по: Янин В.Л. Очерки комплексного источниковедения. Средневековый Новгород. М., 1977. С. 193.
714
Обоснование датировки см.: Справочник. Ч. III. Ошибка в индикте. О пребывании Шемяки в Новгороде см.: Гусев П.Л. Князь Дмитрий Юрьевич Шемяка в Великом Новгороде // Вестник археологии и истории. Вып. XIX. СПб., 1909. С. 59–70; Вернадский В.И. Новгород и Новгородская земля в XV в. М.; Л., 1961. С. 253–254.
С напряженной идеологической борьбой в конце 40-х годов XV в. между Василием II и Дмитрием Шемякой связано возникновение трех литературных произведений — Летописной повести о Куликовской битве, Слова о Дмитрии Донском и Пространной редакции Повести о нашествии Тохтамыша. Как доказала М.А. Салмина, Летописная повесть сложилась на основе рассказа Троицкой летописи (свода 1409 г.) и содержалась в первоначальном виде в своде 1448 г., представленном Софийской I и Новгородской IV летописями [715] . В этом же своде находился и первоначальный текст Слова о Дмитрии [716] .
715
См.: Салмина М.А. «Летописная повесть» о Куликовской битве и «Задонщина» // «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966. С. 372–374.
716
См.: Салмина М.А. «Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русьскаго» // ТОДРЛ. Т. XXV. М.; Л., 1970. С. 90. Датировка 1448 г. для общего текста Софийской I и Новгородской IV летописей, предложенная А.А. Шахматовым, обоснована Я.С. Лурье (см.: Лурье Я.С. Общерусские летописи XIV–XV вв. Л., 1976. С. 118–119).
А.А. Шахматов обосновал новгородское происхождение свода 1448 г., хотя отмечал и общерусский его характер [717] . По М.Д. Приселкову, свод 1448 г. был митрополичьим, конец которого заменен в Новгородской IV летописи новгородскими записями [718] . Я.С. Лурье считает свод общерусским. Нам представляется все же, что прав А.А. Шахматов. Общерусский характер свода 1448 г. объясняется скорее всего тем, что его составитель принадлежал к кругам, близким к Дмитрию Шемяке, претендовавшему (во всяком случае с середины 1445 г.) на обладание великим княжением на Руси [719] . Не случайно под 1434 г. в Софийской I летописи младшей редакции великим князем называется как Юрий Дмитриевич, так и Василий Васильевич [720] . «Компромиссность» в отношении к Василию II и галицким князьям, которую подметил Я.С. Лурье в своде 1448 г., характерна и для новгородской политики этой поры. Возможно, именно с кругами, в которых возник свод 1448 г., следует связывать и появление цикла произведений, относящихся к Дмитрию Донскому. Ведь великий князь Дмитрий Иванович был знаменем для князя Юрия и его сыновей.
717
См.: Шахматов А.А. Обозрение русских летописных сводов XIV–XVI вв. М.; Л., 1938. С. 154–156.
718
См.: Приселков М.Д. История русского летописания XI–XV вв. Л., 1940. С. 150.
719
Я.С. Лурье кажется странным помещение в Новгородском своде материала о борьбе с татаро-монголами (см.: Лурье Я.С. Общерусские летописи XIV–XV вв. С. 104). Но в обстановке, когда в 1445 г. Василий II «навел» татар на Русь, это совершенно понятно.
720
См.: Приселков М.Д. Указ. соч. С. 154.
М.А. Салмина считает, что Летописная повесть о Мамаевом побоище сложилась в среде, близкой к Василию II: ее составитель как бы сопоставлял этого великого князя с Дмитрием Донским, а рязанского князя Олега, пособника татар, — с Дмитрием Шемякой [721] . Но даже благожелательные к московскому князю современники вряд ли могли обнаружить в Василии Васильевиче, наведшем на Русь татар, черты его славного деда, а вот сторонники Дмитрия Шемяки, который все время упрекал московского князя за пособничество татарам, вполне могли сопоставить Василия II с Олегом Рязанским [722] .
721
«Дмитрий Донской мог ассоциироваться в глазах современников с Василием II, а Шемяка — с Олегом Рязанским» (Салмина М.А. Летописная повесть»… С. 375).
722
Правда, «теоретически» М.А. Салмина допускает, что «сторонники Шемяки также могли использовать рассказ о Куликовской битве в своих политических целях, сопоставляя с Дмитрием Донским его внука и тезку, а с Олегом Рязанским — Василия II» (Салмина М.А. «Летописная повесть»… С. 376).