Витязь. Владимир Храбрый
Шрифт:
Вот как далее повествует другой летописец в «Сказании о Мамаевом побоище».
«От сверкающих мечей выступали зори, трепетали сильные молнии от ломающихся копий и треска секущих мечей, так что нельзя было охватить взором грозный и горький час тот.
Часа четыре и пять бились, не ослабевая, христиане с погаными. Когда уже настал шестой час, Божиим попущением ради наших согрешений начали одолевать татары. Уже многие из сановитых воинов были побиты. Богатыри русские, словно деревья дубравные, склонились на землю под копыта конские. Многие же сыны русские погибли,
Войско Мамая безуспешно пыталось прорвать центр и правое крыло русской рати. Тогда главные усилия враг сосредоточил против полка Левой руки. Натиск ордынцев был так силен, что полк Левой руки стал отходить, открывая фланг Большого полка.
Но пеший отряд русских - небольшой резерв - прикрыл обнаженный фланг. Все это происходило недалеко от Зеленой Дубравы - уже были хорошо слышны дикие визги татар, яростные удары топоров о щиты, ржание коней.
– Игнатий, лезь вон на то дерево и сообщай, что там делается, - приказал Серпуховской.
Стырь проворно взлетел на макушку высокого дуба.
– Беда, княже, - крикнул он.
– Уже смяли ордынцы наши многие полки. Но Большой стоит… Только полк Левой руки отходит, открывая фланг Большого. На помощь пешцы пришли, дерутся изо всех сил. Но, кажись, и их скоро сбросят в Непрядву…
– Не пора ли нам, Дмитрий Михайлович?
– обратился князь Серпуховской к Боброку.
Несмотря на обиду, Владимир Андреевич обращался к Волынскому, как положено, не забывая, что тот здесь поставлен главным. К тому же помнил, что Боброк в боях много раз показывал себя искусным воеводой.
– Не пришел еще наш час: всякий, кто не вовремя начинает, удачу себе не приносит, - ответил Волынский.
Уловив перемену в настроении князя Владимира Андреевича, повеселел и Боброк. Хотя кругом было не до веселья! Даже простые воины зароптали: некоторые из них тоже позалезали на деревья и видели, как гибнут их братья.
– Не время еще!
– грозно сдвинув брови, повторил Боброк, предостерегающе подняв руку.
По лицам воинов Дмитрий Михайлович и Владимир Андреевич видели - еще немного, и конная лавина вырвется из дубравы, не выдержит томительного ожидания, и тогда все пропало…
«Нет, не время еще!» - повторяли князья, косясь строгим взглядом на самых нетерпеливых, готовые силой остановить всякого, кто ринется на ковыльное поле без приказа.
И вот наконец пришел тот час!
Когда вся ордынская конница повернулась к Засадному полку спиной, Волынец вытащил из ножен меч и, пропуская мимо себя воинов, закричал громким голосом:
– Друзья и братья, час настал! Сила Святого Духа да поможет нам!..
Мамай не сразу сообразил, что произошло. Вся его конница оказалась перед лицом пешего строя копьеносцев Большого полка, а в тыл ей ударили свежие русские силы.
Он бросил в бой последний резерв. Однако смятение среди ордынцев было так велико, что отступающих остановить не удалось: им казалось, что русских великое множество.
«Уже поганые оружие свое побросали. Трубы их не трубят,
Теперь ордынцы походили на стадо баранов, преследуемых свирепыми волками. Придать этому стаду хотя бы видимость какого-то порядка не сумел бы даже сам Аллах. Русские гнали и гнали их с Куликова поля; отступая, ордынцы пытались, правда, огрызаться. Возле одного села, впоследствии названного Секирино, один из мурз попробовал со своим кое-как собранным отрядом дать встречный бой. Произошла жестокая сеча, в которой ордынцы были изрублены в буквальном смысле на куски. Среди сражающихся находились и два друга по разведке Василий Тупик и Игнатий Стырь.
На брошенном стане Мамая Дмитрий Михайлович Боброк обнаружил личный золотой кубок ханского повелителя. Он взял его, чтобы с почетом вручить в дар великому московскому князю.
Отныне этот кубок будет передаваться великим русским князьям, а затем и царям по прямому наследству как символ победы.
Эта традиция будет нарушена всего один раз, когда сын Ивана Грозного Федор за победу над крымским ханом Казы-Киреем в 1591 году вручит кубок своему зятю Борису Годунову. И чем все закончится?! Федор вскоре умрет, Годунов тоже, а на Руси надолго воцарится безвластие и смута…
А в это время на поле Куликовом Владимир Андреевич Серпуховской встал под стяг и велел трубить сбор. Первыми подъехали князья литовские Андрей и Дмитрий, израненные, в помятых кольчугах, со своими воеводами. Стали ждать великого князя.
Прошел час, а его все не было. Слезы выступили на глазах Владимира Андреевича. Он обратился к собравшимся:
– Братья мои, кто видел последним великого князя?
Ему ответил Андрей литовский:
– Кто-то из воинов сказывал: видели его, как по полю шел. Без коня. Рано нам плакать.
Тогда Серпуховской вскочил в седло и помчался в полки, спрашивая о Дмитрии Ивановиче.
– Княже, в пятом часу битвы зрел я его, крепко бьющегося палицей, - сказал Родион Ослябя, проходя мимо в поисках своего сына Якова.
– Владимир Андреевич, - поклонился князю Серпуховскому крепкий старик в забрызганной кровью одежде, - бился великий князь рядом со мною с четырьмя ордынцами. Троих он поразил, а четвертого я достал вот этим.
– Старик Холопищев-отец показал на лежащий у ног ослоп.
– А после того?
– с надеждой в голосе спросил Холопищева Владимир Андреевич.
– А после того не видел.
– Друзья, братья!
– зычно крикнул Серпуховской собравшимся воинам.
– Если кто найдет живым брата моего, великого князя, то поистине будет его любимцем, и моим, и всей земли Русской!
Бросились искать. Но нашли Бренка. Он лежал в овраге с рассеченной головой, придавленный крупом мертвого коня. Великокняжеский шлем с золотым шишаком валялся рядом - знать, не смогли ордынцы завладеть им. Тут же лежали рынды воеводы, никого в живых среди них не оказалось. Трудно им пришлось вдвойне, потому что защищали не Бренка, а как бы самого великого князя московского, на которого бросались самые лучшие ордынские воины.