Витязи в шкурах

Дроздов Анатолий Федорович

– Епископ мне присылал священника, – продолжил Игорь, – но я не принял. Поскольку гречин. Я их не люблю с отрочества, – Игорь горько усмехнулся. – Когда умер отец на столе Черниговском, мать моя сговорилась с ближними боярами утаить его смерть, чтобы старший брат приехать успел и стол отцовский занял. Епископ, гречин, со всех клятву взял, что молчать будут, Евангелие велел целовать. А сам втайне написал моему стрыю Святославу, чтобы ехал в Чернигов быстрее: пока княгиня с детьми в изумлении от случившегося. Не забыл указать, что имения у покойного князя

много. Стрый приехал и выгнал нас из Чернигова…

– Я хочу, – твердо сказал Игорь. – В свой храм Покрова взять священника русского. Молодого, исправно знающего службу и твердого в вере. Такого, как ты, батюшка!

Игорь поклонился и вышел из шатра. Но не прошел и десятка шагов, как его окликнули. Он оглянулся – отец Георгий спешил к нему, путаясь в длинных полах рясы.

– Ты можешь верить Лавору! – прошептал, подбегая. – Он будет верно служить.

– Спаси Бог! – кивнул Игорь и сразу ответил на немой вопрос в глазах священника: – Я не забуду!..

* * *

– Хороший охота был, конязь? – круглое лицо Мирзы лоснилось от широкой угодливой улыбки. – Много птица бил, долго свой бог молился, – Мирза старательно выговаривал русские слова: – Ты доволен, конязь?

– Доволен, – удивленно ответил Игорь.

– Тогда праздник, конязь?

– Праздник? – Игорь недоуменно смотрел на старшего в своей почетной охране и вдруг понял: – Праздник, Мирза! Я велю прислать кумыса – будете пить, сколько живот емлет.

Мирза склонился в поклоне:

– Конязь Гюрги – великий хан!..

– Благоволишь ты ему! – сердито сказал Райгула, подходя. – Опять весь вечер будут пить и возле костра скакать.

– Тебе жалко их же кумыса?

– Почему он у тебя просит?

– Кончак запретил им пить, пока меня охраняют. А вот если князь угостит…

– А ты и рад угождать!

Игорь внимательно посмотрел на тысяцкого. Маленького роста, сухопарый, он сейчас напоминал ему беркута, готового ударить жертву.

– Что лаешься? – спросил миролюбиво.

– Бояре ропщут.

– Бояре ропщут всегда. Что им не по нраву?

– Что дружбу водишь с погаными. Сколько наших полегло в Поле! Сколько мучатся в полоне! А ты ездишь на охоту, пьешь с погаными кумыс, забавляешься плясками их девок. И не только плясками! – насупился Райгула.

– Еще они говорят: я завел войско в Поле, погубил тысячи дружинников и воев, – усмехнулся Игорь. – Так?

– Так.

– А они не вспоминают, как сами кричали на пирах? Как требовали от меня вести их на поганых? Как хотели испить шеломом из Дона и переломить копья о край Поля половецкого? Кто не позволил мне увести войско ночью, когда потоптали орду, а наутро обступили нас половцы? Кто требовал отдыха и дележа добычи? А сейчас они ропщут: князь виноват! За свой грех я отвечу пред богом. А они?.. Что им не по нраву? Князь один забавляется? Я всех зову на охоту и в свой шатер. Что не идут?

– Грех, князь веселиться, когда родная земля кровью заливается!

– Мы

ей крепко пособим, если будем сидеть в шатрах и лить слезы?

– Все равно не гоже, князь! – насупил брови Райгула.

Игорь внимательно посмотрел на тысяцкого. Тот стоял, непреклонно, в упор глядя на него маленькими темными глазами. "Сказать ему? – заколебался Игорь. – А сохранит в тайне? Побежит к боярам – они ему роднее. И не сказать нельзя – без помощников никак. Придется".

– Сам знаю, что не гоже, – вздохнул, кладя руки на плечи Райгулы. – У самого душа болит.

Тысяцкий смотрел на него удивленно.

– Кончак, уезжая в поход, велел мне охотиться, пить кумыс и смотреть на пляски девок половецких. Вот и делаю так, чтобы все думали: князь покорен.

– Но зачем?

– Если я буду дни напролет сидеть в шатре, ходить с постной рожей, как твои бояре, что подумает охрана? Что князь задумал недоброе. И будут меня сторожить крепко. Со злом. Потому как без кумыса они злые.

Тысяцкий все еще не понимал.

– Я не смогу убежать, если меня будут хорошо стеречь! – сердито сказал Игорь.

– Задумал бежать? – Райгула не смог скрыть изумления. – Это невозможно!

– Прошлым летом из половецкого полона бежали сотский Якуб с сыновцем. Их держали под самой Тмутараканью, у них не было ни коней, ни друзей добрых, но они пришли на Русь! Чем я хуже?

– Поймают поганые – в колодки забьют!

– Тогда буду лить слезы! – усмехнулся Игорь.

– Но зачем бежать? – все еще недоумевал тысяцкий. – Выкупа жалко?

– Не нужен Кончаку мой выкуп. Ему Святослав Киевский за меня две тысячи гривен давал. Целый воз серебра! Не взял хан. Ты когда-нибудь слышал, Райгула, чтобы половецкий хан от серебра отказался?

Тысяцкий покачал головой.

– Не собирается Кончак меня из Поля отпускать.

– Что хочет?

– Чтобы я с ним на Русь ходил. Как когда-то мой дед Олег. Чтобы вместе русские города приступом брали, имение грабили, людей в полон гнали.

Маленькие глазки тысяцкого округлились.

– Ты вот про Русь, что кровью обливается, плачешь, – продолжил Игорь. – А что будет, если вместе с ханом пойду? Озлюсь сердцем, как дед, когда его с родных земель согнали? Умоются кровью все – от Переславля и Киева до Смоленска и Новгорода Великого!

– Грех, князь! – перекрестился тысяцкий. – Даже думать нельзя!

– Что делать? Убить себя?

– Великий грех! – снова перекрестился Райгула.

– Это мой грех, и я за него в ответе. Но что будет с Северской землей, если меня не станет? Сам знаешь, без князя земля долго не простоит – найдутся хозяева. Кто? Брат в полоне, оба сына – в полоне, сыновец – в полоне. Значит, чужой! Придет, выгонит Ярославну с детьми из Новгорода Северского, как когда-то меня с матерью выгнали из Чернигова. Мое горе? А что будет с тобой, Райгула? Новому князю старый тысяцкий без нужды – у него свой есть! Куда пойдешь, где голову преклонишь? Кем Михалко станет? Гриднем у чужого князя, как Улеб Гомийский? Ты этого хочешь?