Viva la Doppelg?nger, или Слава Доппельгангеру

Давыдов Игорь

Жаклин не стала спорить. Она извлекла из кобуры палочку и принялась ковыряться где-то с тылу моноблока. Со стороны это выглядело так, будто бы она отвёрткой винтики крутит.

Всё действо заняло у фарнцуженки секунд пять, пока наконец…

Экран загорелся. Изображение оказалось тусклым, но, с учётом практически полной темноты в убежище Лешей, это было даже к лучшему. Глаза не жгло.

На экране мелькали события. Ленточки с бегущими внизу экрана буковками выдавали, что это кадры из некоего репортажа. Шёл дождь. Явление, само по себе неприятное, но в Форгерии его завсегда

связывали с Лешим. С бедой, которую он несёт. Считалось, что в такие моменты Семеро, хранители порядка, хранители устоев общества, сдают свои позиции перед главным злом этого мира.

И ведь не какой-то мелкий капающий дождик. Он был достаточно сильным. Судя по тому, что улицы больше напоминали реки с отделёнными от русел посредством бордюров берегами-тротуарами, снималось это сразу после того, как ураган закончился. То здесь, то там можно было увидеть огромные сугрубы пушистой белой пены, как после тушения пожара.

За кадром звучал голос дикторши:

— ВМаС и МЧС только-только объявили о том, что кислотный дождь сменился обычным, а люди уже покидают свои дома. Посмотрите, прямо сейчас мы видим семью с тремя детьми. Младший пока ещё не может ходить, но уже готов полюбоваться свидетельством мощи Лешей.

Насчёт “полюбоваться” дикторша, конечно же, загнула. Когда кадр сфокусировался на лице карапуза, виднеющемся из-под бело-чёрного, с декоративными ушками, капюшона дождевика, стало понятно, что личинка человека вообще не отдупляет, зачем и куда её вытащили в столь неурочный час.

Ещё секунд через пять изображение сменилось. Теперь это была студия. Гало уже успел усесться за барабанами, но палочкам предпочитал свеженький толстый, топорщящийся листьями салата, гирос. По бокам сцены с гитарами в руках выходили Ёлко и Вик. Центр же, отмеченный цветастым ярким синтезатором, решил оккупировать Даркен.

Ребята совсем по-бытовому, лениво, словно бы пришли на репетицию, принялись играть. Музыка даже не сразу стала напоминать что-то цельное. Какую-то настоящую композицию, а не импровизацию группы болванов, решивших немного полабать под настроение.

Мотив девушка узнавала. Она не могла с ходу назвать песню, но отчего-то чувствовала, что оно очень подходит происходящему. Даже более, чем любая другая альтернатива.

Изображение снова сменилось. И опять девушке показывали улицы. Но уже другие. И записанные для другого канала. Для другого выпуска новостей. Камера сфокусировалась на группе молодых людей и их подруг, которые, заметив внимание журналистов, весело подняли руки и закричали вразнобой:

— Это город Лешей! — голоса были приглушены, чтобы не мешать звучанию мелодии.

— Это страна Лешей! — поправила предыдущих ораторов одна из девушек. — Наибольший процент лесов во всей Европе!

— Празднуем, панове!

Их голоса окончательно затихли, несмотря на то, что было видно: рты раскрываются, ребята явно пытались кричать ещё что-то. А всё потому, что Даркен не терпел, когда его перебивают.

Это был его клип.

Его песня.

Исполняемая на его родном языке.

Не на богемийском, а на русском.

Не на форгерийском, а на одном из попаданческих.

— Дождь!

Таковым

было первое слово в этой песне.

Первое слово.

И оно же название.

Где-то в глубине памяти возникло понимание этого факта. Да, действительно, композиция так и называлась.

Дождь.

ДДТ.

Песня начиналась грустно. Даже как-то заунывно. Это удивительным образом контрастировало с веселящимся на улицах народом и дополняло образ. Было занятно видеть, насколько не в такт танцуют парочки. Бодро. Весело. Но под такой медлительный печальный мотивчик.

Детишки прыгали по лужам. Кто-то хватал пену, собирал из неё снежок и запускал в друзей. Снаряд распадался в полёте, но легковесные хлопья, всё же, порой кого-то задевали.

Словно бы сам мир спорил с настроением лирического героя, смеющего грустить в такой момент, когда вообще всем весело. Иногда их голосам удавалось пробиться через завесу мелодии. Отдельные выкрики. Они были “не в тему”, но именно своей “невтемовостью” отлично гармонировали с композицией.

Веселящиеся соседствовали с теми, кто собственными усилиями растаскивал с дорог ветви деревьев и даже не брезговал поднять опрокинутый мусорный бак. Это были не работяги в форме, кому за это деньги платили. Просто люди, движимые сиюминутным душевным порывом.

И в этот момент мелодия сдалась. Она стала громче. Бравурней. Быстрее.

Поменялись и слова. И смену эту, для самых тупых, слепых и чёрствых, отметила яркая вспышка молнии.

Грянул майский гром! И веселье бурною,

Пьянящею волной

Накатило: "Эй, вставай-ка,

и попрыгай вслед за мной"

Выходи во двор и по лужам бегай

Хоть до самого утра.

Посмотри как носится смешная

И святая детвора.

Изменилось всё настроение композиции. Оно стало веселей. Бодрее.

И почему-то у Брони не получалось сдержать слёз.

Но она и не хотела.

Эти слёзы, в отличие от всех остальных, пролитых ей этой ночью, несли облегчение.

Небось, если попробовать их на вкус, они были бы не горькими, а сладкими.

Как это вообще возможно? Что изменилось?

И почему эти люди так веселятся? Произошла же катастрофа. Неужели им не больно? Не не страшно? Их грудные клетки не сковывают чувства, о существовании которых им хотелось бы навсегда забыть?

Тут молния снова сверкнула. И даже гром сумел прорваться к микрофону. Он был далёким, довольно тихим, но всё ещё грозным.

А люди, выстроившись в два ряда по обе стороны улицы, держа друг друга за руки, вскидывали верхние конечности над головой и весело кричали:

— Да-а-а-а-а-а!

— Мы не боимся тебя, Перловка!