Viva la Doppelg?nger, или Слава Доппельгангеру
Шрифт:
Ростинка тем временем нашла в себе силы, чтобы выдавить из себя пару фраз. Ну и заодно протереть выступившие на уголках глаз слёзки.
— Это ты специально, чтобы отбить у меня желание напялил.
Ёла вздохнула.
— Нет. Просто иногда он такой.
— Какой?
— Невыносимый.
“Номер два” вручила птица гостье, после чего взяла последнюю за плечи и повела к кровати.
— И с этим придётся смириться. Без этой черты Дарк не был бы Дарком.
Молодой человек тем временем многозначительно пригрозил Ростинке.
— Смотри,
— Я тоже.
Ростинка забралась под одеялко и прильнула к телу “номера один”, после чего её бровки удивлённо взлетели вверх.
— Ого! Что это за ткань такая? На тебе как будто бы ничего нет! Я чувствую рельеф твоих мышц, словно бы ты с голым торсом лежишь.
— Говорю же — зачарованная, — молодой человек жестом показал Ёлко устроиться так, чтобы по итогу рыжая самоучка оказалась между ними, как если бы была их дочуркой, испугавшейся бабайки из шкафа. — В основе шёлк, как ткань, на которую проще всего писать заклятия, но по итогу её переделали до основания.
— Шикарно! Хочу себе такую же! Это ты сделал?
— Не-е-е-е. В смысле, идея-то была моя. Кое-что из заклинаний — тоже я. Но по итогу оно шло под заказ. В конце концов, мне просто дико лень заниматься рутиной, а профессия швеи, она, как бы, подразумевает эту самую рутину.
Тем временем Ёлко уже заняла местечко рядом с Ростинкой, не постеснявшись прижаться к ней поплотней. Чтобы та даже во сне чувствовала, что не одна. Дарк рывком накрыл их всех одеялом. Впрочем, аналитику всё равно пришлось подтягивать уголок со своей стороны.
— Тогда ты…
Молодой человек прижал палец к губам самоучки.
— Спи.
— Колыбельную!
— Чтобы ты снова полезла целоваться?
— Не полезу!
— Честно?
— Да.
— Почему я должен тебе верить?
— Твой капюшон с ушками меня конкретно вымораживает и не даёт забыть о том, что ты сейчас изображаешь из себя большую мягкую игрушку. Я, быть может, и приняла бы это нормально, дай ты мне привыкнуть сначала к этим самым ушкам и только потом откинь одеяло, но нет же: тебе надо было меня огорошить!
— У тебя просто нет хорошего вкуса, — фыркнул Даркен.
— Тебе это сейчас на руку, идиота кусок. Так будешь петь колыбельную?
Ёлко вздохнула.
— Это всё чересчур напоминает мюзикл.
“Номер один” возмущённо фыркнул.
— А ты-то чего ворчишь? Ты же любишь, когда я пою.
Аналитик улыбнулась. Хвала богемийской косметологии, некромагичкам не требовалось смывать боевой раскрас перед сном, потому они ложились вечером и вставали с утра всегда настолько красивыми, насколько могли себе позволить. Так что, здесь и сейчас не стоило удивляться ярким розовым блестящим губам Ёлы.
— Ага. Да. Люблю. Я вообще люблю тебя, хотя ты меня часто бесишь, бака.
— В последнее время бешу реже.
— Я просто привыкаю. И смиряюсь с тем, что ты вот такой.
— Хорошо…
Ёлко просто отфыркнулась. Букль обиженно нахохлился, а Тинка — закатила глаза.
— А ты ещё сомневаешься?
— Ну, тогда…
У Даркена не было времени художественно переводить эту песню на богемийский, а вот на форгерийский русский — тут можно не задумываться. Ни ритм, ни рифма почти никогда сильно не сбиваются.
А оно и хорошо. Дорога ложка к обеду, а песенка из фильма “Чародеи” — ко сну.
Спать пора,
И не вздумай со мною ты спорить,
И не вздумай глаза открывать до утра.
Всмъ живущимъ въ долинахъ, въ горахъ,
Подъ землею и въ море
Спать пора, спать пора…
Ночь ршаетъ проблемы любыя:
Простыя и сложныя
Всё что день натворилъ, наломалъ
Исправляетъ подрядъ.
Обо всёмъ остальномъ людямъ знать не положено…
Почему ты не спишь? Спи, теб говорятъ!
Мягкий тихий голос “номера один” убаюкивал. Успокаивал. Обволакивал.
Ростинка, кажется, провалилась в сон прежде, чем Даркен закончил последний куплет. За ней следом в объятия Гатеи отправился и Букль, успевший привыкнуть к тому, что его порой используют, как мягкую игрушку.
Лишь Ёла и сам исполнитель песни не спали. Они наблюдали за тем, как огневласая девица мелко подрагивает. Даже с учётом алкоголя и близости трёх живых существ, проклятие брало своё.
Аналитик решила не оставлять всё на откуп случаю. Она аккуратно зарылась в оперенье Букля и извлекла оттуда пушок. Мало кто знал об этом милом свойстве питомца пана Маллоя, как быстро отрастающий, копящий лишнюю энергию пух, который в случае чего можно использовать замест праха. Но Ёлко была одной из таких посвящённых.
Сейчас это свойство пришлось как никогда кстати. Не требовалось выбираться из кровати и тревожить птица. Не нужно было заигрывать с корсиканской магией, которую Ёлко не очень-то котировала. Зато имелась возможность здесь и сейчас подправить состояние Ростинки.
Даркен не знал, что именно использовала его возлюбленная, но, судя по эффекту, по действию оно было сравнимо с сильными наркотиками. Результат не сказать, чтобы полностью удовлетворял: очевидно, маленькой рыженькой самоучке всё ещё было страшно и физически больно. Однако теперь девочка воспринимала это не столь остро. Это был сон. Горячечный, отвратительный, но способный худо-бедно выполнять свою функцию.
Наверное так выглядят раковые больные поздних стадий, которым не дано получить помощи от некромага. Сам Даркен никогда сам подобного не видел и, пожалуй, был этому несказанно рад. Но он слышал о том, что даже самые мощные, самые тяжёлые сильнодействующие средства перестают помогать. Они лишь глушат муку. Помогают её перенести. Со временем такие люди падают в сон лишь тогда, когда сил оставаться в сознании уже нет.