Вивьен, сплошное недоразумение.
Шрифт:
– Ты вернулась, – левый глаз отца зашелся в подмигивании. Он заключил меня в свои худосочные объятия, от которых моя голова закружилась. Дело было не в крепости мышц, а в запахе табачных отдушек, коими провоняла вся одежда Алистера.
– Отец, – улыбка коснулась моего напряженного рта, – не могла дождаться, что этот день настанет. Как здоровье? Мигрени отпустили вас?
Алистер быстро высвободил меня из отеческой хватки. Порыв отеческой любви можно было назвать завершенным.
– Теплые месяцы действуют на меня удручающе. Духота давит на
– Хм, – хлопнула я глазами, – вам нужно было составить мне компанию в мерзлые земли. Озеро Эа лечит все недуги. Не правда ли, дедуля?
Дед косо поглядел на нерадивого отпрыска.
– Боюсь, здесь уже ничего не переделаешь, – не скрывая своего пренебрежения, дед уселся на главное место, расправив салфетку.
Алистер моментально дернул галстук и забегал глазами, в поисках новой порции табака, чтобы убежать от реальности, в виде деспотичного Гордона Стейджа.
Я тоже села на свое место и только решила с жадностью рассмотреть закуски, как в столовую, увешанную антикварными тарелками, чуть ли не до потолка, украшенного потрескавшейся лепниной, вплыла как дирижабль молчаливая Агнесс.
Агнесс, Андромеда и Алистер, были единокровными наследниками деда.
Все трое были настолько разными, что порой я задумывалась, как три таких ребенка могли уродиться у столь серьезного деда.
Ни один не был похож на него характерами.
Алистер был прожигателем жизни. Андромеда заносчивой, откровенной и развратной, а Агнесс, можно было назвать целомудренной непорочностью и энциклопедией запретов.
Больше всего, меня допекала именно она, решившая что сможет воспитать меня в канонах веры, терпимости и чистоты.
По молодости, Гордон сумел спровадить ее на церемонию обмена брачных чаш, но спустя год ее супруг отправился к богам, видимо не выдержав целибата и воздержанности от похоти.
У Агнесс, даже расцветший куст глицинии казался полным разврата.
Женщина считала, что во мне сидит бес, его надо изгонять всеми возможными способами и посему часто гоняла меня в молельный дом на исповеди и слушанья молитв.
Именно она, нашептала Гордону на ухо, что мне будет полезно провести время вдали от дома, в холоде.
Одетая в темное платье из неприметной синей вискозы, застегнутое по самое горло, она уселась напротив меня, вперившись своими черными глазами. Внешностью она пошла в деда. Только волосы были с синим отливом, вечно собранные в высокую прическу и заколотые шпильками.
Трапезы фанатичная тетка, посещала регулярно и не было ни одного раза, когда мы не бодались с ней при встрече.
– Худоба пошла тебе на пользу, – высказалась она заместо приветствия, – не все же объедаться до неприличия.
– И вам доброго дня, тетушка. Успела соскучиться по запаху ладана, спутнику вашей жизни.
Гордон кивнул Эдмунде, разрешая начать обслуживание.
Перед носом поставили тарель с фаршированным морским угрем и подливой.
Я вздохнула. Морские гады не были моим любимым видом трапез, но все же лучше, чем топленый жир в тарелке.
– Земли Ванн, хотелось думать, пошли тебе на пользу, но вижу сумбурные резкие движения и заносчивость не искоренить.
Из-под густых бровей, меня пронзил колкий взгляд Агнесс. Женщина пилила в тарелке микроскопический кусок угря.
– Увы, ваши ожидания по изгнанию беса из меня, не оправдались. Мерзлые земли воспитали во мне умение противостоять невзгодам и закалили мой характер.
Агнесс тихо подавила вдох, моментально почернев от негодования. Странно, что не возвела руки к небу и не стала в голос читать молитву, призывая высшие силы меня спасти.
– Молодец, дочь, – деловито высказался Алистер, воодушевленно разделывая лепура в тарелке. – Далеко пойдешь! Вся в отца!
Жадно пережевывая овощи, я заставила себя наигранно улыбнуться. Наверно надо было благодарить высшие силы, что на родителя я совершенно не была похожа. Только эти конопатины на лице остались от него и врождённая заносчивость.
– Где бабуля? – решила я сменить тему на самую безопасную.
– Не стали будить ее к трапезе, – меланхолично ответила за всех Агнесс. В одной теме, мы все сходились в едином мнении. Аманда, мать Гордона, дожившая до дремучих седин, повредившаяся умом от старости, была костью в горле у всего семейства.
Аманда любила умирать и никак не могла это сделать, зато допекала всех знатно. Манипуляторша до корней своих жестких как мочалка волос, она добивалась того, чего хотела, но с годами сбавила обороты, что не могло ни радовать.
Даже Агнесс, казавшаяся оплотом терпения и правильности, выводилась из себя, а потом долгими вечерами стояла на коленях, отмаливая свой грех перед любимым образом богини терпения Сумары.
– Она просила навестить тебя ее завтра, – продолжила тетка. – Прежде чем, ты пойдешь к ней, мы навестим молельный дом. Пора очиститься от скверны.
Я уставилась на нее как на исчадие ада.
– Уверена, что все злые помыслы покинули меня в доме дядюшки Дедвика. Не вижу смысла устраивать свидание с богами так скоро.
– Вивьен, – тетка изображала терпение, – твой благодетель должен быть на первом месте. Я пекусь за него.
– Не помню, чтобы вас назначали моим опекуном. У меня есть дедуля и отец, мужчины как никак, – пожала я плечами, заполняя рот едой, дабы раздразнить Агнесс своими манерами.
Тетка перевела взгляд на Гордона, ища поддержки, но дед молчал, наполняя трапезу паузами и не включаясь в эти вечные баталии.