Византия и Московская Русь

Мейендорф Иоанн Феофилович

Имели ли эти увещевания какой–нибудь успех? Как будто да. Потому что русские летописи свидетельствуют, что после безуспешной литовской кампании против Москвы послы Ольгерда в 1371 году прибыли в Москву и договорились о браке между двумя представителями московской и литовской династий.  [547] Вплоть до кончины Ольгерда (1377 год) больше не было крупных литовских нашествий на Москву, и непредвиденное назначение в 1375 году нового митрополита в контролируемые Литвой русские земли не стало, как мы увидим ниже, тем решительным маневром, с каким столкнулся Ольгерд в 1370 году, но скорее дипломатическим шагом ad hoc, ставившим целью сохранение единства митрополии.

547

246, с. 392.

Покуда шел обмен письмами между Ольгердом, Алексием и Филофеем, патриарх оказался вовлеченным также в борьбу между Москвой и Тверью. Представляется вполне вероятным, что именно дипломатические усилия патриарха, оказывавшие смягчающее влияние на отношения Москвы и Литвы, лишили тверского князя Михаила Александровича безусловной поддержки Ольгерда. Как бы то ни было, неудачливый князь, обведенный вокруг пальца Москвой и отлученный от церкви Алексием, воззвал к Константинополю. Поддержанный собственным епископом Василием, которого в свое время назначал именно митрополит, Михаил послал архимандрита Феодосия в византийскую столицу искать справедливости. Его положение отчасти укреплялось тем, что Золотая Орда, обеспокоенная

возрастающей мощью Москвы, только что пожаловала ему ярлык на великое княжение.  [548] По получении официальной жалобы, в сентябре 1371 года, Филофей взял на себя роль верховного судьи для разбирательства, которое должно было состояться в сентябре 1372 года.  [549] Однако, как и в случае с Литвой, он опять призвал Алексия быть пастырем для своей паствы, оставив в стороне политические пристрастия. «Не вижу я ничего хорошего, — писал Филофей, — в том, что ты имеешь соблазнительные раздоры с тверским князем Михаилом, из–за которых вам нужно ехать на суд; но как отец и учитель, постарайся примириться с ним и, если он в чем–либо погрешил, прости и прими его, как своего сына… А он, как я пишу к нему, должен принести раскаяние и просить прощения… Твое святительство хорошо знает, что когда мы рукополагали тебя, то рукополагали в митрополита киевского и всея Руси, — не одной какой–нибудь части, но всей Руси; теперь же слышу, что ты не бываешь ни в Киеве, ни в Литве, но в одной только [русской] стране… Это — тяжкое [упущение] и противно преданию священных канонов. Тебе следует обозревать всю русскую землю и иметь отеческую любовь и расположение ко всем князьям, — любить их равно…»  [550]

548

237, стлб. 95.

549

Письмо Алексию (102, 1, 585–586) и Михаилу (102, I, 586).

550

102, I, 321.

Призывая митрополита решать конфликты миром, патриарх отправляет такое же послание и Михаилу. «Избегай злословия и судебных разбирательств; иди и примирись с твоим отцом, митрополитом, ищи его прощения… И когда вы обоюдно порешите миром, в согласии с моими наставлениями, каждый из вас, ты и митрополит, отрядит ко мне посланцев, чтобы меня о том уведомить. Чтобы я мог любить тебя, молиться за тебя, благословить и простить тебя и видеть в тебе своего преданного сына».  [551]

551

102, 1, 591.

Похоже, что ни одна из сторон не вняла уветам патриарха. Ни единый источник не указывает на то, что их поверенные лица побывали в Константинополе. И все же, на фоне захватывающих коллизий борьбы между Тверью и Москвой, описанных выше, политические наставления Филофея осуществлялись на Руси весьма действенно и искусно особым патриаршим посланником, болгарским монахом Киприаном, одной из ярчайших фигур восточного православия XIV века.  [552]

552

О Киприане см., в частности, 134 и 173. О его миссии в России в 1372–1375 годах см., в частности, 233, с. 25–31.

В конце 1373 года он прибыл в подвластные Ольгерду земли и быстро нашел общий язык с великим князем Литовским. Весьма примечательно, что уже в конце того же года тверской князь Михаил и московский князь Дмитрий также пришли к мирному урегулированию разногласий. Михаил отказался от великокняжеских амбиций, и, предположительно, церковно–канонические санкции митрополита Алексия по отношению к нему были приостановлены. Это соглашение стало крупным поражением Орды, дипломатические усилия которой были направлены как раз на сеяние разногласий. Тверской летописец, между тем, приветствует эти события как «облегчение для христиан, которые возрадовались великой радостью, в то время как их [татарские] враги были посрамлены».  [553] В том же году опасность военной конфронтации между Москвой и Литвой была устранена мирным соглашением.  [554] Нам неизвестно, участвовал ли Киприан лично в заключении этого мира, который очень скоро привел к тому, что один историк недавно назвал антитатарской коалицией, объединившим Москву, Тверь и Ольгерда, но можно допустить, что участвовал, поскольку 9 марта 1374 года он находился в Твери одновременно с митрополитом Алексием, который посетил мятежный город и посвятил в сан нового епископа Евфимия. В том же году друг Киприана Дионисий был поставлен епископом Суздальским.  [555] Позже Киприан сопровождал митрополита в Переяславль, где в 1375 году состоялась важная встреча князей, а епископ Дионисий был в Нижнем Новгороде во время убийства татарского посланца Сарааки.  [556]

553

237, стлб. 105; ср. также молитвы за успех миссии Киприана в патриаршем постановлении 1389 года, 102, II, 118–119.

554

246, с. 395.

555

246. с. 395.

556

246, с. 398.

После отъезда митрополита и патриаршего посла тверской князь Михаил Александрович снова оказался вовлечен в антимосковский заговор, который был организован загадочным человеком по имени Некомат Сурожский, представляющим генуэзские интересы,  [557] причем в заговоре принимали участие татары и литовцы. Столкнувшись с этой последней попыткой отделения, Дмитрий и его союзники пошли на Тверь и в конце августа 1375 года принудили Михаила капитулировать. Неприкрытое генуэзское и татарское участие в этих событиях на стороне Твери оказалось достаточным для того, чтобы скомпрометировать Михаила в глазах патриаршего посла Киприана, патрон которого в Константинополе, патриарх Филофей, как и его друг Кантакузин, возглавлял антигенуэзскую оппозицию. Снова Москва оказалась более надежным союзником, чем другие русские княжества. Кратковременная попытка Филофе.я по справедливости разрешить конфликт между Москвой и Тверью была пресечена Тверью, вследствие чего окончательный перевес в пользу Москвы оказался неизбежным.

557

229, с. 102–103 и 233, с. 31/38. О Некомате и генуэзцах см. гл. 9. Ср. 236, стлб. 109–110.

В свете всех этих конфликтов становится очевидно, что изменчивость политики Константинопольского патриархата в 1370 году была тактической, а не идеологической. Принцип единства, которому следовала византийская церковная иерархия, не был нарушен, лишь приспособлен к новым условиям.

Восстановление Галицкой митрополии было условием сохранения православной церкви в Польше и мерой временной. Победы Ольгерда на Руси в 60–ые годы следовали одна за другой так быстро, что митрополит, живущий в Москве и вдобавок сам возглавлявший московское правительство,

уже не мог больше справляться со своими обязанностями на подвластных Литве территориях. Тенденция к разделению митрополии, установленной Каллистом в 1355 году, намечалась все острее. Однако Филофей не поддался обстоятельствам. Он лишь советовал Алексию справедливее, без политической страстности относиться к противникам Москвы и добился в этом смысле известных результатов. Война с Литвой утихла, тверской вопрос был решен. Но, поскольку Алексий был почти восьмидесятилетним старцем, ключевой в видах ближайшего будущего стала проблема подыскания ему преемника, и Филофей решил взяться за дело таким образом, чтобы исключить самую возможность разделения митрополии. Мастер дипломатической игры, он постарался добиться, чтобы этим кандидатом стал болгарский монах Киприан, посол Филофея в 1372–1373 гг., близко связанный с монашеством северной Руси. Его фигура ярко выделяется на фоне церковной, культурной и политической жизни. Византийско–русские связи, отношения с католическим западом, историографическая, агиографическая и литургическая практика эпохи отмечены его личностью и идеями, которые, подобно идеям Филофея и Иоанна Кантакузина, основывались на принципе единства «византийского православного содружества» и будущей Руси — от Карпат до Волги — как неделимого целого. Главными препятствиями, стоявшими на пути осуществления этой программы, были, с одной стороны, соперничество между Москвой и Литвой и, с другой, Золотая Орда, чье деспотическое правление тяготело над Русью из–за продолжавшихся междоусобиц русских князей.

Новые политические условия, естественно, требовали мира и, быть может, союза Москвы с Литвой. Очевидно, это шло вразрез с рядом застарелых предубеждений, принятых на веру в Москве. Московские правители ожидали от православной церкви всесторонней поддержки в любых своих предприятиях, как это повелось еще со времен митрополитов Петра и Феогноста и достигло кульминации в период регентства Алексия. Влиятельными кругами в Москве поощрялись и отдающее провинциальностью местничество, питаемое неприязнью к литовской династии, и традиционный сервилизм в отношениях с Ордой. Эти круги не только предпринимали решительные шаги, пытаясь организовать оппозицию Киприану, но даже исхитрились найти союзников в прогенуэзской партии Константинополя. Поставление Киприана в митрополиты оказалось последней крупной акцией патриарха Филофея в русских делах, но оно лишь обозначило начало нового кризиса…

Глава IX. Митрополит Киприан и московский сепаратизм. (1376–1381)

2 декабря 1375 года Филофей посвятил в Константинополе своего бывшего посла в России, болгарского монаха Киприана, на кафедру «митрополита Киевского, Русского и Литовского».  [558] Необычными были и титул, и выбор времени: митрополит Алексий был еще жив и назывался «митрополитом Киевским и всея Руси». Те, кто по политическим или идеологическим соображениям находились в оппозиции к Филофею и Киприану, сочли поставление неканоническим.  [559] Менее пристрастное изложение дела, освещающее истинные побуждения Филофея, можно найти в акте патриарха Антония (1389 г.).  [560] Филофей отнюдь не стремился разделять митрополию, как это было в случае с посвящением Романа Каллистом в 1355 году. Он сознавал, что назначение второго митрополита при жизни предшественника возможно лишь в рассуждение «величайшей икономии» .  [561] Патриарх был озабочен тем, что на подвластных Ольгерду землях «многочисленный народ лишен епископского смотрения, стоит на краю ужасной катастрофы и духовной гибели, ему угрожает присоединение к другой церкви». Он, впрочем, не хочет «делить Русь на две митрополии» и потому назначает Киприана митрополитом тех областей, которые «митрополит Алексий в течение многих лет оставлял без пастырского попечения». Патриархат по–прежнему придерживался той политики, что «в будущем вновь должно быть восстановлено прежнее положение дел и единое управление митрополией». Поэтому в акте избрания (декабрь 1375 года) указывалось, что «после смерти Алексия Киприан должен взять на себя управление всей Русью и стать митрополитом «всея Руси».  [562]

558

Дату называет сам Киприан в своем «Завещании», воспроизведенном в летописи (217, с. 196); ср. 201, с. 214. Первоначальный титул нового митрополита находим в синодальном постановлении 1389 года: 102, II. 120. Тинефельд (177, с. 375) на основании постановления 1380 года утверждает, что официальным титулом Киприана был . Однако постановление 1380 года очень небрежно передает титулы (это относится и к титулу ', 102, II, 13). Киприан всегда утверждал, что сначала он был поставлен митрополитом «русским».

559

Именно так было, в частности, с синодальным постановлением патриарха Нила 1380 года. (См. 102, II, 12–18).

560

Поставленеє Киприана и последствия его по–разному интерпретировались в 1380 (102, II, 12–18) и в 1389 году (102, II, 116–129). Однако в целом рассказ 1389 года кажется более объективным и точным (см. 134. с. 87–88). См. обширные выдержки из обоих документов в Приложении 10.

561

Византийский канонический принцип икономии часто и неточно понимают как произвольное применение канонов в интересах политики. На самом деле, однако, принцип «икономии» предполагает заботу о спасении «многих*, чего подчас нельзя достичь прямым и формальным применением канонических правил. Понятие это основано на новозаветной терминологии. (См. 106, с. 88–90). В случае назначения Киприана, икономия означала заботу о православном населении государства Ольгерда.

562

102, II, 120. К сожалению, не сохранился синодальный акт 1375 года, за исключением небольшого отрывка. (Акт 1389 года см.: 102, II, с. 120). Однако в акте 1380 года обсуждается и критикуется его содержание (102, 11, с. 12–18). Последний текст подтверждает, что Ольгерд намеревался поставить католического митрополита в Литве (102, II, 16). Большинство русских историков, в том числе Е. Е. Голубинский, разделяли точку зрения, выраженную в акте 1380 года, и полагали, что назначение Киприана было жестом враждебности по отношению к святителю Алексию, гибельным для единства митрополии. Противоположный взгляд, с которым согласен и я, см.: А. Е. Пресняков, «Образование великорусского государства», Пгр., 1918, с. 314–317; а также И. Н. Шабатин, «Из истории русской церкви», Вестник русского западноевропейского патриаршего экзархата, 49, 1965, с. 43–45.

Таким образом, Филофей оставался верен позиции, которую занял в 1370 году; русская митрополия должна оставаться единой, но митрополит Алексий, политический приверженец Москвы, не может сохранить это единство и соблюсти интересы «византийского содружества».  [563] Положение было настолько острым, что дожидаться кончины Алексия, чью дружбу и преданность Филофей продолжал высоко ценить, не представлялось возможным. Хитроумный патриарх разрешил дилемму, временно прибегнув к «икономии» и воспользовавшись помощью доверенного дипломата, удачливость которого в примирении русских князей уже дала себя знать в 1373–1375 гг. Личных связей Киприана — не только с Алексием, но и с русским монашеством, в частности, преп. Сергием, — было, казалось бы, достаточно, чтобы со временем он был принят как митрополит «всея Руси».

563

Во всех документах патриархата после 1370 года, как и в послании Киприана преп. Сергию, единственный упрек обращен к святителю Алексию, в других отношениях глубоко чтимому, — в его неспособности — или нежелании — посещать Киев, Малую Русь и Литву.