Византия и Московская Русь
Шрифт:
Между Каллистом и Филофеем не было богословских расхождений какого бы то ни было рода, [495] но не исключено, что разногласия, коренящиеся в личных качествах и характерах и восходящие к их афонскому прошлому, имели место: Каллист был учеником св. Григория Синаита в Магульском скиту и написал его житие, равно как и житие Феодосия Тырновского, болгарского последователя Синаита; в то время как Филофей и Палама были более связаны с Большой Лаврой. Нет свидетельств о каких–либо личных контактах между Григорием Синаитом и Григорием Паламой на Афоне, [496] а агиографические сочинения Филофея и Каллиста различаются как по стилю, так и по идейной направленности. Дальнейшее изучение этих текстов может по–новому осветить причины и корни антагонизма, существовавшего между двумя патриархами. Что касается политической ориентации, то ясно, что Каллист был не только более строгим легитимистом, нежели Филофей, и сопротивлялся удалению Иоанна V в 1352 году, но также способствовал развитию связей с балканскими странами и Литвой, в отличие от Филофея, симпатии которого были на стороне Москвы.
495
Сам Григорий Палама в последние годы жизни, будучи архиепископом Фессалоникийским, поддерживал дружеские отношения с обоими претендентами на патриарший престол (ср. 105, с. 167, прим. 64); ср. также молитвы Филофея за Каллиста в «Захвате Ираклии», 175, с. 7.
496
Ср. 109,
Вновь став патриархом в 1363 году, после того, как Каллист скончался во время дипломатического визита в Сербию, Филофей продолжал оказывать очень заметное влияние на внутреннюю и внешнюю политику Византии. Тесно связанный с Кантакузином, высоко ценившим не только его личную преданность, но и всестороннюю образованность, [497] которая отличала его от других патриархов–исихастов этого времени — Исидора и Каллиста — и которую он сочетал с неоспоримой богословской изощренностью, Филофей окончательно оформил паламизм, осудив томистский вариант антипаламизма в лице Прохора Кидониса, опубликовал несколько трактатов в защиту учения Паламы, канонизировал Паламу в 1368 году и составил в его честь службу, с намерением включить ее в богослужебные книги в качестве литургии, совершаемой во второе воскресенье великого поста. Филофей был автором большого числа других литургических текстов, многие из которых позднее увидели свет в славянских переводах, он же систематизировал литургическую практику в том порядке, который вскоре стал принят в славянских землях. [498] Роль Филофея в организации православного крестового похода против турок, в создании оппозиции западническим проектам Иоанна V в 1369–1370 году была, на мой взгляд, преувеличена О. Халецким. [499] Документами подтверждается лишь существование переписки между Филофеем и патриархами Антиохийским и Александрийским, а также официальное принятие Филофеем в юрисдикцию вселенского патриархата нескольких епархий в северной Греции, присоединенных во время правления Стефана Душана к патриархату Печа. [500] Эта акция оказалась возможной благодаря усилиям местного сербского правителя Ивана Углеша, который предложил союз Византии. В военном отношении инициатива союза принадлежала именно ему, а не патриарху, и вскоре все это закончилось сокрушительным разгромом сербов султаном Мурадом І в битве на реке Марице (сентябрь 1371 года). Нет никаких свидетельств тому, что патриарх Филофей лично сыграл какую–либо роль в выработке практических альтернатив западническим проектам Иоанна V, включавшим переход императора в римско–католическую веру. Вместе со своим другом Кантакузином он предпочитал не замечать и даже камуфлировать эти намерения, во всяком случае нам ничего неизвестно о протестах патриарха по этому поводу либо о его конфликтах с правящим императором. Разумеется, Филофей твердо держался православного единства, но высокое положение, занимаемое им, неизбежно принуждало его к действенному участию в переговорах с Римом об объединении церквей. Так, в 1367 году он вместе с Иоанном Кантакузином усиленно пытался обеспечить возможно более широкое церковное представительство на вселенском соборе, который предполагалось созвать в 1369 году, и писал к главам различных церквей, добиваясь их участия в соборе. [501] Поскольку одним из препятствий к созданию единого православного фронта был раскол, разделивший, начиная с 1346 года, патриархаты Константинополя и Печа, Филофей в 1376 году признал последний и тем самым восстановил единство. [502]
497
Кантакузин, Histori'e, IV, 29, ed. Bonn, III, с 217. Жития св. Саввы Ватопедского, св. Германа и патриарха Исидора, написанные Филофеем, и особенно его «Энкомион Паламе», показывают незаурядное риторическое искусство и изобилуют ссылками на античных авторов.
498
Ср. 230, с. 120–149. Полный перечень сочинений Филофея см.: 10, с. 723–726.
499
64, с. 235–260; ср.также 87, стлб. 1501–1502. Идея союза византийцев и сербов появляется только в риторических речах Дмитрия Кидониса, разочарованного провалом прозападной дипломатии, которой он сам же и руководил.
500
102, I, с. 553–555 (синодальное постановление мая 1371).
501
Ср. его послание архиепископу Охридскому (102, I, с. 491–493); ср. 111, с. 159.
502
Ср. 82, с. 303–310 (там же указана более ранняя библиография).
Та же заинтересованность в сохранении единства будет преобладать и в очень активной и изобретательной политике Филофея на Руси. Вряд ли приходится сомневаться в том, что он разделял в основе принципы, изложенные в актах Кантакузина, восстановивших в 1347 году единую Киевскую митрополию. [503] По возвращении к патриаршеству после смерти Каллиста (1363) Филофей энергично утверждал те же самые принципы. Однако, поскольку политическая ситуация на Руси менялась быстро, Филофей провел необходимую дипломатическую реорганизацию, показав, что даже поддержка Москвы, которая составляла основу внешней политики Кантакузина, не является сама по себе целью, но, скорее, служит инструментом для сохранения целостности митрополии под контролем Византии, и что московские интересы следует сдерживать, если они вступают в противоречие с высшими интересами византийского государства. Именно эта дипломатическая деятельность Филофея во время второго патриаршества и стала подлинной легендой на Руси, неоднократно всплывая впоследствии в целом ряде исторических, политических и агиографических документов.
503
Ср. гл. 7.
2. Династические раздоры в Золотой Орде и усиление Москвы
В течение двадцати четырех лет, последовавших за смертью хана Джанибека, погибшего от руки собственного сына и преемника Бердибека (1357 год), кипчакское ханство переживало полосу кровавых внутренних распрей между членами правящей династии. Раздоры продолжались вплоть до 1381 года, когда власть захватил хан Тохтамыш. Во всех этих событиях, как в капле воды, отразились те драматические процессы, которые происходили на обширной территории некогда могущественной Монгольской империи Чингисхана, — конец монгольского ига в Китае, начало династии Мин (.1368 год) и возвышение Тимура, или Тамерлана, который создал новую монгольскую империю и позднее нанес поражение утвердившемуся было в Сарае Тохтамышу. [504]
504
О внутреннем кризисе в Орде и влиянии его на русские дела см., в частности, 186, с. 245–263 и 202, с. 49–55; 167, с. 109–121.
Династические раздоры в Орде, в результате которых за двадцать четыре года сменилось один за другим двадцать пять ханов, подточили татарский контроль над Русью. Благодаря беспорядкам в Орде, о чем часто упоминается в летописях, русским князьям все с большим успехом удавалось отстаивать свои права. Литва и Москва вступили в ожесточеннейшую борьбу за господство. Однако после 1362 года власть в Орде попала в руки темника Мамая. Не будучи членом правящей династии, формально он не мог стать ханом,
Приблизительно до 1362 года поддерживая продолжавшуюся с 1352 года литовскую экспансию, Орда позволила великому князю Литовскому Ольгерду подчинить не только Киевское, но даже и Новгородское княжество. Родственнику Ольгерда, князю Суздальско–нижегородскому Дмитрию, было отдано великое княжество Владимирское. В тот же период кандидату в митрополиты Роману, которого поддерживал Ольгерд, были предоставлены полномочия не только взять в свои руки церковную власть во владениях Ольгерда, но и оспаривать права Алексия в качестве митрополита «всея Руси». Впрочем, около 1362 года, после смерти Романа, Ольгерд столкнулся с враждебностью татар: московский князь Дмитрий получил великокняжеский ярлык, а Новгород снова попал в сферу московского влияния.
Все возрастающая мощь Москвы и жестокое соперничество между Ольгердом и Дмитрием за контроль над Тверью привели к новому сдвигу татарских симпатий. Правда, Москва была теперь уже готова к схватке не только с Литвой, но и самой Ордой. Тверской князь Михаил, вызванный митрополитом в Москву, попал в заточение (1368 г.) и был освобожден лишь под прямым нажимом татар. Воодушевленный татарским благоволением, Ольгерд решился на окончательный поход против Москвы: его многочисленная рать дошла до стен города и расположилась под ними с трехдневной осадой, подвергая грабежам окрестные слободы и деревни. Однако сильный и богатый московский князь сумел отразить это нападение и уже в 1369 году возобновил наступление на Тверь, несмотря на то, что тверской князь Михаил вновь получил в Орде подтверждение своего великокняжеского титула.
После еще одной неудачной попытки литовских войск захватить Москву, Ольгерд и Дмитрий пришли к заключению, что мирное сосуществование будет во взаимных интересах обоих княжеств. Летом 1371 года был даже заключен брак между дочерью Ольгерда и двоюродным братом Дмитрия Владимиром Андреевичем. [505] Урегулирование разногласий в высшей степени приветствовалось патриархом Филофеем. Орда же усмотрела в этом союзе чрезвычайную опасность для татарского господства на Руси: чтобы вызвать зависть Ольгерда, московский князь Дмитрий был приглашен к Мамаю, где получил ханский ярлык на великое княжение. Военные действия снова вспыхнули было между Литвой и Тверью, однако в 1373 году, возможно, благодаря посредничеству патриаршего посланника Киприана, дело кончилось заключением мира. Между тем, татары продолжали терять контроль над политической ситуацией. В 1374 году в Нижнем Новгороде, стольном граде связанного с Москвой Суздальского княжества, посол Мамая Сары–ака был схвачен, а его свита — конная тысяча — изрублена, что не вызвало мгновенных ответных репрессий. [506] В 1375 году московский князь и его союзники встретились в Переяславле и сговорились о захвате Твери. Операция увенчалась успехом, и князь Михаил и его приверженцы официально капитулировали. В 1375–1378 годах Мамай, явно встревоженный усилением Москвы, несколько раз ходил на Русь походом, но для Москвы это никаких последствий не имело. Ольгерд же, вплоть до своей смерти в 1377 году, ограничивался незначительными набегами, подобными нападению на Смоленск в 1376 году. Враги Московского княжества, очевидно, уступили, по крайней мере временно, предприимчивости и все возрастающей силе Дмитрия, не будучи в состоянии препятствовать ему. Такое развитие событий наложило отпечаток на дипломатическую и государственную деятельность Византии на Руси. И здесь задача патриарха Филофея, который, как мы видели выше, свободно распоряжался церковными делами в годы правления слабого и непоследовательного императора Иоанна V, была не из простых. Промосковская позиция, с начала века занимаемая византийцами и проводившаяся затем Кантакузином и его советниками, вырабатывалась с оглядкой на неколебимое и всеохватывающее господство над Русью татар, как это и было при ханах Тохте и Узбеке. Сколь бы тираническим и непопулярным ни было это господство, оно все же обеспечивало известную стабильность, которая с выгодой использовалась московскими князьями и церковной иерархией. С другой стороны, господство татар способствовало экономическому процветанию итальянских колоний на Черном море, от которых всецело зависела собственная экономика Византии. Наметившаяся с 1357 года полоса династических раздоров в Орде ресширила возможности как Москвы, так и Литвы в осуществлении их собственных интересов и привела к прямым и практически беспрерывным столкновениям между ними. Административное единство митрополии уже не могло быть сохранено путем простого урегулирования противоречий в Сарае через посредничество местного епископа. Pax mongolica больше не удовлетворяла ни одну из сторон. Бывшие вассалы ханов стали в значительной степени независимыми. Требовалось изыскать новые средства для сохранения «православного содружества» под водительством Византии. Кроме того, как Кантакузин, так и Филофей испытывали глубокую неприязнь к генуэзцам и не были потому расположены каким бы то ни было образом способствовать интересам этих союзников Золотой Орды.
505
246, с. 392.
506
246, с. 396.
В этих условиях действия митрополита «всея Руси» оказывались необычайно важными, и Византия продолжала очень тщательно планировать и направлять их.
Кризис в митрополии, последовавший за двойным посвящением в сан митрополита как Алексия (1354 г.), так и Романа (1355 г.), пошатнул престиж Византии на Руси. Все решилось, впрочем, само собой после кончины Романа (1362 г.), у которого не было преемника. Единство было вновь восстановлено под началом Алексия. Личность и деятельность митрополита Алексия (1354–1378 гг.) оказали влияние на решение тех проблем, с которыми столкнулся Константинопольский патриархат на Руси во время второго патриаршества Филофея (1364–1376 гг.).
Алексий стал митрополитом в 56 лет, после пятнадцати лет работы в церковной администрации митрополита Феогноста. [507] Его незаурядность и опыт позволили ему существенно воздействовать на политическую жизнь Московского княжества на протяжении всех двадцати четырех лет пребывания митрополитом Московским. В 1359 году великий князь Владимирский и Московский Иван II Иванович Красный скончался, оставив наследником девятилетнего князя Дмитрия и назначив регентом при нем митрополита. Греческие синодальные документы задаются вопросом о законности возложения на Алексия функций государственного правления в Москве. «Иван, великий князь Московский, перед смертью доверил [Алексию] образование и воспитание его сына Дмитрия, после чего митрополит незамедлительно и всецело посвятил себя заботам о князе». [508] В действительности, принимая на себя эту обязанность, Алексий следовал давней византийской традиции, согласно которой глава церкви почти автоматически становился ответственным за судьбу государства в тех случаях, когда государственная власть не могла более отправляться обычным порядком. Примеры, когда византийские патриархи становились регентами, многочисленны (патриарх Сергий при Гераклии, патриарх Николай Мистик в X веке и патриарх Иоанн Калека в XIV веке). В случае Алексия проблема, однако, заключалась в том, что Дмитрий не был царем «всея Руси», в то время как церковная власть Алексия распространялась на польские, тверские и литовские земли, правители которых были вовлечены в борьбу, с их точки зрения, вполне законную, против первенства Москвы.
507
Наиболее подробное изложение его биографии см • 201 с. 171–225.
508
102, II, с. 117, а также с. 12.