Византийская ночь
Шрифт:
– Римляне выбирают вождей не по храбрости, а по богатству. Они не знают вета, а во всем подчиняются своему императору - самому подлому и жадному среди людей. Византию всегда некому повести к победе.
– Что же ты говоришь, Тихомир, они не решают всего сообща?
– удивился Богдан, светловолосый великан в защитной кожаной рубахе.
– Разве может такое быть?
– Вот поэтому здешний народ ненавидит цезарей и всю их жирную стаю, которую мы передавим как волки ягнят. Разве они справятся с нами? Никогда! Эти твари побегут только наши дротики запоют в воздухе песню войны.
На крепком невысоком коне Даврит всматривался в потоки своего войска,
Воины узнавали князя. Приветствовали его радостными голосами.
– Сколько же здесь людей, Боз?
– спросил Даврит, горделиво расправив плечи. Кольчуга сверкала на нем всеми лучами прежней славы и грядущих побед.
– Сколько еще переходит реку в других местах? Чего молчишь, друг?
– Не знаю. Много, князь! Много, - ответил Боз. Хмуро поправил недавно порванный плащ.
– Всех не сочтешь. Прикажи лучше жарить мясо.
– Да! Продвигайся к той горе и разбивай крепкий лагерь, - усмехнулся Даврит. Жестом указал место.
– Плюнь на свой плащ, Боз. Завтра Перун подарит тебе новый. Эрманрих за мной, поедем к переправе у крепости. Поглядим, что делает мой брат. Бери сто всадников. Эй, старый вояка, где твои ворчливые топоры? Валите деревья - у реки мне тоже нужен лагерь.
С боевыми песнями проходили пешие склавины, молодые еще не бывавшие в походе дружинники. Князь всматривался в их лица. Прямые чистые взгляды загорались ему в ответ. В воздухе пахло утренним лесом. «Нет, империя, тебя не спасут стены из камня. Эти люди не знают легенд учащих страху. Осенью мы как хозяева соберем хлеб на твоих полях», - улыбнулся князь. Выкрикнул готу:
– Где твои люди, Эрманрих?
– Ждут тебя, князь!
– Тогда вперед!
Еще чужая, слегка сырая от утренней влаги земля разлетелась под копытами коней. Склавины переходили Дунай. Скрипели запряженные волами телеги. Ржали лошади. Тонули в человеческом потоке звуков отдельные голоса. Грозно звучали выкрики вождей и командиров, удары топоров и предвестники войны - боевые песни.
– Вот перешли великую реку. Ног не замочили. Дальше горы. Потом с ревом бросимся на врага, разольемся по всей земле, забирая, подчиняя ее себе. Говорят, зима бывает тут теплей лета, - твердили терпеливые общинники, с детства знающие две науки: растить хлеб и, когда придется, воевать.
– Прогоним прислужников императора и останемся в этих местах зимовать. Перун не зря благословил наш поход. Пшеница растет во Фракии так обильно, как нигде. Рода наши заживут тут сыто, никому не служа и не давая себя в обиду.
Одно за другим валили ополченцы деревья на берегу. Стучали топоры. Скрипели грубые повозки под тяжестью бревен. Чувствуя беду, разлетались птицы. Запах смолы забивал ноздри. Смешивался с людским потом. Взмахивая топорами, трудились двести человек.
– Смотри, парень, не перестарайся. С меня твоя мать строго спросит, - чередуя слова с ударами топора, произнес пожилой склавин.
– Быстрей надо закончить. Теперь уже не скоро поработать придется. Уже когда дома строить
– Ты со старшими то не спорь, - наставлял его другой ополченец.
– В возрасте она вся мудрость собрана, как волоски в бороде. А уж как серебром волосы покроются, знать совсем поумнел. Вод дед Белян так поумнел, что за коровий хвост держится, а сам мычит. От ума голова, она тяжелеет то.
Дружный смех прервал работу. Стайка птиц пронеслась над головами. Новые отряды заполнили мост. Дружина карпан переходила Дунай.
– Вон, наш!
– тычет пальцем в князя карпан пожилой склавин.
– Смотри, как светится. Сидит гордо. Крепко. Не выбьешь. Мой сын с ним на запад ходил заодно с аварами. Теперь в дружине. Гляди там слева от князя в малиновом плаще.
– Хорошего сына вырастил! Воеводой станет.
– То-то. Меня слушайте.
– Отец, правда, будто римлянки, что живут в особых домах, знают все секреты любви? И столько знает, что даже сама Лада не откроет, если пожелает [68] ?
– спросил молодой ополченец.
– Говорят, они открывают их любому, но только за деньги. Правда все это? Скажи!
– Ерунда, парень, руби проворней! Вранье говорят.
В сторону отлетают щепки под ударами топоров.
68
Лада - у славян богиня любви, брака, изобилия, времени созревания урожая.
2
Щиты с вязью из священных для христиан букв задрожали.
– Еще! Еще!
– закричал Ржавый Сергий.
Скамары и склавины из уже переселившихся в империю обрушили на неприятеля новый град дротиков, стрел и камней. Застигнутые в ущелье римляне жались друг к другу. Старались разглядеть вероломного врага сквозь щели в стене из овальных щитов. Почти ничего не было видно: варваров и презренных разбойников укрывали наверху заросли и валуны. Их было недостать.
Трибун Софроний спешился. Он, наконец, осознал происходящее. «Проклятые скоты, выродки косматых шлюх», - про себя выругался военноначальник. Двое германцев-телохранителей старались удержать напуганного жеребца рыжей масти. Один - накинул животному плащ на глаза.
– Что с хвостом колонны? Отрезаны ли обозы? Узнай немедленно!
– Да, мой таксиарх, - ответил вестовой-грек с короткой шеей [69] .
Слышались ревущие голоса командиров. Римляне отчаянно пытались сохранить порядок. Слева и справа пехотинцы выстраивались в линии по две шеренги. Поток больших камней на время ослаб, но стрелы сыпались непрерывно. Софроний понимал, что передышка не продлится долго. Варвары и бандиты наверняка подтаскивали сейчас смертоносные валуны. Стоило ждать новых ударов. В голове трибуна уже складывалась картина случившегося. Остроту ей добавляли и тревожные взгляды солдат. Паники не было. Не зря иллирийская таксиархия, что вел Софроний, считалась одной из лучших.
69
Таксиарх (греческий) - тысячник, в ранней Византии термин употреблялся как аналогичный латинскому слову «трибун», командир соединения именуемого номером на римский манер или таксиархией (таксисом) - на греческий.