Византийская принцесса
Шрифт:
«Ах, какой прелестный заяц сидит там, на холмике!» — вскричала дама.
Сколько герцог Македонский ни вглядывался, никакого зайца он не видел, но в конце концов вынужден был уступить даме, которая непременно желала переправиться через ручей. А на середине ручья дама закричала, что у нее кружится голова и что, если любезный герцог сейчас же не поддержит ее, она упадет с седла и захлебнется насмерть в водном потоке. Что тут делать? Герцог Македонский вынужден был выпустить полу плаща и подхватить свою даму — потому как она была женщина
Чем дольше Диафеб рассказывал, тем громче звучал в шатре для советов смех. И в конце концов герцог де Пера сказал:
— Сдается мне, севастократор прав, и не стоит сейчас вооружаться и ехать к герцогу Македонскому. Рано или поздно каждый получит то, что заслужил, и наша часть добычи от нас не уйдет.
Севастократор коротко глянул на герцога де Пера, на остальных, сказал: «Благодарю вас» — и вышел.
Простые рыцари, которые не были допущены на совет, обступили Тиранта и стали его спрашивать, как он намерен поступать. Тирант велел им:
— Отправьте людей на поле боя. Пусть снимут со всех убитых, какие там найдутся, алжубы и приберегут.
А эти одежды, алжубы, были весьма хороши в византийском климате, и их носили и турки, и христиане.
— Для чего нам тряпье, снятое с убитых? — спросили Тиранта.
Он ответил устало:
— На что-нибудь да пригодится.
И, кто хотел, отправились на поле боя и поживились там теми вещами, которые еще оставались нетронутыми. А Тирант вошел в свой шатер и там остановился прямо у входа, как будто не знал, что ему делать дальше.
Верный Сверчок помог Тиранту снять доспех и избавиться от кольчуги. Он увидел, что рубашка на севастократоре насквозь мокрая, так что впору предположить, что она упала в воду.
Тирант переоделся, расчесал волосы, плеснул в лицо воды.
— Вы, мой господин, ужасно бледны, — сказал ему Сверчок. — Как бы вы не захворали от всех этих выкриков, колокольных звонов и прочих волнений.
Тирант глянул на него рассеянно и ничего не ответил.
— Для вас молока принесли, — добавил Сверчок.
— У меня от молока будет болеть живот, — отмахнулся Тирант. — Выпей сам.
Сверчок начал пить, бессловесно повинуясь приказу, а Тирант смотрел на него и как будто не видел: какие-то незримые картины плавали у него перед глазами.
На самом деле севастократор пытался прислушиваться к тому, что происходило сейчас в лагере. Он нарочно впустил в себя биение чужого сердца, и сейчас вдруг почувствовал, что это сердце колотится все быстрее.
Снаружи раздался шум: все закричали разом. Тирант бросился к выходу из шатра, опасаясь застать начало нового бунта. А общий мятеж в лагере ему уже не остановить: ведь пока севастократор уговаривает одного сеньора, десяток других успеет оседлать коней и выехать.
Однако причина общего беспокойства
— Что здесь творится? — тихо спросил Тирант у Диафеба.
Тот весело хмыкнул:
— Кажется, Великий Турок желает переговоров.
С другой стороны к севастократору приблизился герцог де Пера и вполголоса произнес, наклонившись к уху Тиранта:
— Вы оказались правы, Тирант Белый, когда останавливали нас и не позволяли поднимать оружие на герцога Македонского. Будь я проклят, если еще раз усомнюсь в вас! Хороши бы мы сейчас были, если бы на глазах у этого турка передрались из-за добычи! Он непременно доложил бы об этом своему господину.
— Известно, сколько турок осталось на горе? — спросил Тирант, не отвечая на похвалу.
— Попробуем выяснить это у посланца.
Ибо в плен сдались далеко не все из тех, кто сидел вместе с Великим Турком на горе, которую осаждала сейчас армия севастократора.
Когда переговорщик подошел ближе, Тирант увидел человека весьма почтенной наружности, с тщательно расчесанной бородой. Эта борода была идеально ухожена, седые волосы в ней чередовались с каштановыми, и она казалась невесомым сгустком тумана, который турок почтительно носил у себя на груди.
Лицо его было смуглое, с горбатым носом и глубокими впалыми глазами, а веки его, и верхние и нижние, были почти совершенно черны.
Этот человек низко поклонился севастократору, ни на миг не переставая при том оглядываться по сторонам. И Тирант мог бы поклясться, что турок не упускал ни единой детали из увиденного. Хитрый глаз был у этого турка!
— Клянусь спасением моей души, — шепнул Диафеб Тиранту, — вот человек, при котором стоило бы держать ухо востро!
Тирант любезно улыбнулся турку и заговорил с ним:
— Скажи, понимаешь ли ты мою речь?
— Мой господин не прислал бы к тебе человека, который не способен тебя понять! — ответил турок и еще раз поклонился, изгибая спину колесом. Но затем он выпрямился.
— Это очень хорошо, — сказал Тирант. — Я — севастократор Тирант Белый. Назови теперь свое имя, чтобы нам удобнее было беседовать.
— Меня зовут Абдалла, но, кроме того, меня прозывают также Соломоном, так что ты можешь обращаться ко мне «Абдалла Соломон», и я буду знать, что ты имел в виду меня.
— Почему же тебя зовут Соломоном? — удивился Тирант. — Я слышал, что у вас нет обычая давать человеку несколько имен в честь святых покровителей.
— Соломоном меня называют за мудрость, — охотно пояснил турок.
Тирант про себя подумал, что этот Абдалла Соломон очень хвастлив. А истинный рыцарь всегда скромен, и Тирант никогда не рассказывал о собственных подвигах и, когда мог, препятствовал Диафебу распространять подобные рассказы.