Византийская принцесса
Шрифт:
Наконец Тирант сказал:
— Разве вы не можете заниматься такими делами не в моей постели?
Эстефания на миг оторвалась от Диафеба и с сияющим лицом уставилась на Тиранта:
— А чем плоха ваша постель? В памятную веселую ночь в Малвеи мы, помнится, делили кровать на четверых, а та кровать была поменьше этой.
— Мне грустно, — сказал Тирант, хватая Диафеба за руку.
— Кто же виноват в том, что вам грустно? — осведомился Диафеб. Его кудри благоухали так сильно, что Тирант вдруг чихнул. — Уж во всяком
— И я тоже, — добавила Эстефания, хотя никаких заслуг, кроме падения в обморок, за нею во время последнего турнира не числилось.
Тирант глубоко вздохнул:
— Принцесса насмехается надо мной. И я начинаю думать, что кто-то оклеветал меня перед нею.
— Вы самый странный человек из всех, кто был крещен водой и Духом, — сказал Диафеб. — С чего бы она стала над вами насмехаться? И как кто-то мог оклеветать вас? Да вы безупречный рыцарь, с головы до ног, и если кто-нибудь захотел бы вас очернить, ему пришлось бы сочинять нечто неправдоподобное.
— Греки очень горды, — отозвался Тирант. — Для них ничего не значат наши титулы, которые мы привезли из Бретани. В Византии я считаюсь севастократором лишь по милости государя, а земель в этой стране у меня нет. Поэтому любой клеветник из числа здешних с легкостью выставит меня голодранцем, которому от женщины только одно и нужно — ее приданое.
Диафеб понял, что обвинения, которыми осыпал Тиранта покойный герцог Роберт Македонский, оказались более живучи, нежели сам герцог Македонский, и сильно разъели душу Тиранта своим жгучим ядом.
— Вы полагаете, принцесса может поверить такой глупости? — спросил Диафеб. — Она совершенна, как феникс.
— Да, и еще она глупа и легковерна, как все женщины, — с горечью прибавил Тирант.
Эстефания тотчас наградила его тумаком:
— Попридержите-ка язык, братец! Слишком вы стали язвительны.
— Это от несчастливой любви, — Тирант снова вздохнул. — Сегодня она повелела облить меня водой, чтобы посмотреть, не избавлюсь ли я от штанов, которые мне дороги не из-за драгоценных камней, а как память о счастливом мгновении. Она даже посулила мне нечто, но вот настала ночь — и дверь в ее спальню заперта, и ни одной весточки от принцессы я так и не получил.
— Я кое-что могу для вас устроить, — произнесла Эстефания, — но при одном условии.
— Я отдам вам все, даже мою кровь, — сказал Тирант. — Говорите.
— Вы должны испросить у императора разрешение на нашу свадьбу, — выговорила Эстефания. — Вот мое условие!
— Клянусь, что сделаю это, — обещал Тирант. — Теперь говорите, какое я получу от вас вознаграждение.
Эстефания обхватила его за шею, крепко притянула к себе и зашептала ему на ухо. Диафеб сидел рядом и таинственно улыбался, хотя в свой план Эстефания его не посвящала и он понятия не имел, о чем они с Тирантом шепчутся.
Под
— И еще поклянитесь, что во всем будете меня слушаться.
— Клянусь, — сказал он, счастливый и покорный, как ребенок.
— И не станете сопротивляться.
— Клянусь.
— И сделаете все, как я скажу, не задавая вопросов.
— Клянусь.
— И я не буду вынуждена краснеть за моего названого братца, ведь в противном случае мне придется наложить на себя руки!
Тирант молчал. Эстефания тряхнула его за плечо:
— Вы будете безмолвны и послушны, а в нужный момент — отважны и решительны.
Он уставился на нее, приоткрыв рот, точно глупец.
— Клянитесь же! — повторила она грозно.
И он полушепотом отозвался:
— Клянусь…
Второй день турнира прошел в поединках между группами рыцарей и в единоборствах. Тирант несколько раз выходил победителем, но выглядел он бледным и сражался неохотно. Поэтому его ни разу не увенчали славой. В четвертый раз он даже упал с коня, однако не навзничь и не ничком, но лишь коснувшись земли левой рукой. И Сивилла, которая исполняла на этом турнире роль судьи, приговорила Тиранта к обнажению провинившейся руки, так что с нее сняли наручи и оторвали рукав.
Потом севастократор больше не сражался и при первой же возможности ушел к себе. Он забрался под покрывала, потому что его всего трясло. Он не мог сказать, отчего это с ним случилось — от страха перед тем, что обещала Эстефания, или от болезни, которая в неурочный час зачем-то к нему вернулась.
Несчастным и лязгающим зубами Эстефания и обнаружила его, когда стемнело. Она гневно уставилась на севастократора.
— Я не верю собственным глазам! — вскричала Эстефания. — И это — победитель турок на суше и на море?
— Вероятно, — пробормотал Тирант.
— Советую вам вспомнить об этом, — грозным тоном приказала Эстефания. — Потому что сейчас самое лучшее время для подобных воспоминаний.
— Хорошо.
Она уселась рядом с ним на постель и положила ладонь на его пылающий лоб.
— Вспомнили? — осведомилась она после небольшой паузы.
— Да… — не совсем уверенно ответил он.
— Хорошо. Теперь вставайте и идите со мной. Только не надевайте обувь, чтобы не шуметь.
Тирант набросил плащ и вместе с Эстефанией выбрался из своих покоев. Она провела его наверх и, таясь за портьерами, вошла в апартаменты принцессы.
Кармезина купалась в ванне, но услышала шаги и подала голос.
— Это я, ваша дорогая Эстефания, — отозвалась герцогиня Македонская, — Я помогу вам вытереться после купания и умащу вас благовониями, чтобы ваша кожа была гладкой и хорошо пахла, — ведь Тиранту это понравится!
Тирант так и обмер, когда Эстефания произнесла его имя, да еще так запросто.