Византийский манускрипт
Шрифт:
Банкет удался на славу и закончился далеко за полночь. Как ни странно, Тавров сохранил бодрость и, оказавшись в выделенной ему в доме отдельной комнате, даже решил почитать захваченные с собой тексты Брена. Он открыл папку. Что там дальше? Ага, вот заголовок: «489 год от Рождества Христова, 23 августа, Северная Италия».
«Два всадника…»
Два всадника не спеша ехали через лес, наслаждаясь в жаркий августовский полдень тенью раскидистых вековых деревьев. Ехавший немного впереди, почти старик, лет шестидесяти, а то и старше, был погружен в известные только ему размышления, и раздумья его, похоже, были
– Странную вещь сегодня утром сообщил мне человек в сером балахоне, – сказал, глядя в пространство, старик.
Молодой спутник немедленно догнал его и пустил своего коня рядом с конем предводителя, внимая каждому слову угрюмого старца.
– Он был похож как две капли воды на того упрямого монаха, которого я приказал убить в Норике, – продолжал старик. – Я часто видел его во сне и разговаривал с ним. Он предсказал мне тринадцать лет власти. А я посмеялся над ним и приказал его убить, поскольку увидел в его словах стремление унизить меня. Я хотел убить и этого, но мои члены словно холод сковал: мне показалось, что это тот убитый пришел из Норика за мной. Он сказал мне: «Сегодня ровно тринадцать лет, Одоацер, как ты вознесся на вершину, и с сегодняшнего дня ты начнешь с нее сходить и убедишься, насколько путь вниз быстрее, чем наверх». Ученый человек, счет дням ведет… Нет, надо было приказать его убить! Но я не сделал этого. Спроси меня, Бран, почему я этого не сделал?!
– Почему, господин? – послушно спросил Одоацера его молодой спутник, названный им Браном.
Одоацер рассмеялся сухим старческим смехом.
– Потому что его устами говорит Истина! Неужели ты не видишь, мой верный Бран, как годы до срока источили меня? – с горечью спросил он. – Я выгляжу почти ровесником своего отца, нас приняли бы за близнецов, доживи он до этого времени. А знаешь, в чем причина?
– Я хотел бы знать, мой господин, но вижу, что вам тяжело об этом говорить, – признался Бран.
– Я скажу, Бран, потому что хочу передать тебе тайну, которую уже нет сил нести, настолько она меня иссушила. Похорони эту тайну вместе со мной, когда настанет время, и забудь о ней, чтобы она не сгубила тебя так, как меня. Итак, слушай. Знаешь ли ты о великом походе прославленного Аттилы, которого римляне прозвали Бичом Божьим?
– Да, мой господин. Кто не слышал об этом? Лишь в страшной и неслыханной в истории битве, где полегло столько воинов, сколько, говорят, людей проживает в Риме, закатилась звезда удачи великого вождя.
– Это я ее закатил! – усмехнулся Одоацер. – Я был оруженосцем Аттилы и носил его меч. Когда он кинулся в самую гущу битвы, я должен был подать ему меч. Но я не сделал этого.
– Но почему, мой господин?! – вскричал потрясенный Бран.
– Ты знаешь, чей это был меч? – спросил Одоацер. – Я тогда не знал, но в ночь перед битвой ко мне явился странный человек. Он поведал мне историю меча и снова исчез в ночи. Слушай внимательно, Бран!
Когда Александр Великий, повелитель и полководец, равных которому не было в этом мире, дошел до Индии, правитель одного из индийских княжеств в ужасе от неминуемого нашествия обратился к магу с просьбой найти способ отвратить беду. Маг воззвал к силам подземного царства Тьмы, которое христиане называют Адом, и те ему передали выкованный в подземной кузнице меч. В нем, в этом мече, был заключен кровожадный демон Кавелла. Маг передал этот меч Александру и сказал –
Я не смог устоять перед соблазном и покинул Аттилу вместе с мечом Повелителя Мира. Когда Орест увенчал Ромула инсигниями, я понял: пришел мой час. Мальчишка Ромул, трясясь от страха, сам отдал мне инсигнии. И вот тут я почувствовал, как заключенные в инсигниях демоны забирают из меня силу жизни. Они помогали мне завоевывать и властвовать, забирая меня по частям. И вот от меня уже почти ничего не осталось.
Одоацер замолчал. Капли пота выступили на его лбу.
– Вам плохо, мой господин? – с беспокойством спросил Бран.
– Вон большой пень, Бран. Давай сядем на него и отдохнем, – предложил Одоацер.
Они спешились и сели на огромный замшелый пень.
– Я хотел отправить державу, скипетр и меч вместе со всеми инсигниями в Константинополь императору Зенону, но отослал только трон и золотой венок, – признался Одоацер. – Тогда я был не в силах расстаться с инсигниями Повелителя Мира. Но сейчас…
Одоацер поднялся и с неожиданной силой вонзил меч в пень. Меч ушел в растрескавшуюся древесину почти до самой рукояти. Одоацер приказал Брану:
– Вынь его!
Но, как Бран ни старался, меч он так и не смог достать: тот словно врос в пень.
– Так тому и быть! – облегченно вздохнул Одоацер. – Слушай мою волю, Бран! Найди того монаха, пусть он поставит часовню над этим пнем, хранит меч и молится за спасение моей души. А ты после моей смерти заберешь скипетр с державой – любой ценой! – и спрячешь их так, чтобы никто не нашел. Ты понял меня? Да, еще скажи папе римскому, чтобы тот велел разыскать и похоронить по христианскому обряду останки того монаха, которого я убил в Норике. Ты помнишь, как его звали?
– Да, мой господин, – подтвердил Бран. – Имя ему было – Северин.
Утром Тавров проснулся от звуков музыки. Некоторое время он пытался сообразить, что это за знакомый мотивчик, и, только когда музыка замолкла, вспомнил: это же его собственный мобильник! Потянулся к прикроватному столику за мобильником и нечаянно столкнул его на пол. Чертыхаясь и пыхтя, достал его из-под кровати. К счастью, мобила упала на коврик и не распалась на составные части. Тавров посмотрел на номер звонившего: это был Павлов. Тавров немедленно перезвонил ему.
– Доброе утро, Вадик! Ну, что тебе удалось нарыть по Брену и Шрайберу?
– Здравствуйте, Валерий Иванович! Я собственно, не по этому поводу звоню. Хотя есть кое-какая информация. Короче, надо срочно повидаться!
– Я сейчас все еще за городом… – начал было Тавров, но Павлов торопливо его перебил:
– Да, я знаю! Давайте встретимся через три часа в том месте, где мы с вами «Гиннесс» пили. Годится?
Тавров понял: Павлов не хочет говорить из кабинета. И подтвердил:
– Хорошо.