Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2-х кн.
Шрифт:
17) Докладная записка о том, что сделано в Константинополе легатами папского престола и как предан анафеме Михаил с его последователями. [490] Записка эта, обыкновенно приписываемая кардиналу Гумберту как главе папского посольства, по внешним и внутренним признакам походит на официальный отчет и в последней части посвящена буквальному воспроизведению акта отлучения, положенного папскими легатами на престол Св. Софии. В первой же части в виде предисловия к акту помещен краткий обзор того, что случилось с легатами в Константинополе в 1054 г.
490
Brevis et succincta commemoratio eorum, quae gesserunt apocrisiarii sanctae romanae et apostolicae sedis in regia urbe, et qualiter anathematizati sunt Michael cum sequacibus suis//Migne, PG, CXLllI, 1001 — 1004; Will, 150— 152.
18) Булла [491] папы Льва IX Вердскому женскому монастырю от 1049 г. важна по упоминанию о посольстве императора Конрада II в Константинополь.
19) Акт Римского собора [492] от 19 ноября 1078 г. интересен по указанию на экскоммуникацию, произнесенную против Никифора Вотаниата.
20) Грамоты, привилегии и другие официальные бумаги городов: Трани, [493] АмальфиНеаполя, [494]
491
Khamius. Hierarchia Augustana, III; Oefelius. Rer. Boic. Scr., I, 332.
492
Jaffe, II, 330–335.
493
Prologo. Le carte che si conservano nello archivio del capitolo metropolitano della citta di Trani. Barletta, 1877.
494
Regii Neapolitani archivi monumenta edita ac illustrate. Neapoli, vol. IV, 1854, vol. V, 1857.
21) Грамоты и привилегии, относящиеся к Далматии и Хорватии, [495] имеют для нас несколько большее значение, потому что в некоторых случаях составляют единственную опору для суждения о положении византийской власти в далматинской и сербской фемах в XI в.
К источникам пятой группы принадлежат надписи на вещественных памятниках. Из нашего периода известно немного надписей и из известных лишь некоторые представляют исторический интерес, а именно:
495
Ioh. Lucii de Regno Dalmatiae et Croatiae libri sex. Schwandtrier. Script, rer. Hungar., III; Farlati. Illiricum sacrum, III, V, VI; Ivan Kukuljevic–Sakcinski. Codex diplomaticus regni Croatiae, Dalmatiae et Slavoniae, 1874, u Zagrebu; Racki. Docu–menta historica Chroat. antiqu. U Zagrebu, 1875.
1) Руническая надпись на спине венецианского льва, [496] который некогда стоял на пьедестале при входе в Пирей (названный поэтому Порто Леоне), оттуда вывезен Морозини и поставлен при входе в венецианский арсенал. Надпись относится ко времени Михаила Пафлагона и заключает указание на бунт афинского народа.
2) Надпись на камне [497] у моста через реку Ири, близ древней Спарты, с копией привилегии, данной строителю моста, монаху Никодиму, бросает свет на положение царских монастырей.
496
Прочитал и разъяснил Rafn. Runenskrift i Piraeus. Kjobenhavn, 1856. Ho правильность его чтения и разъяснения заподозривается (Worsaae. La colonisation de la Russie et du Nord Scandinave. Copenhague, 1875).
497
Corpus inscriptionum graecarum. Auctoritate et impensis Academiae Litte–rarum Regiae Borussicae edidit Aug. Boeckhius, academiae socius, IV. Berol., 1856 № 8704.
3) Надпись на базисе константинопольского обелиска, [498] помещавшегося в ипподроме, в память возобновления его Константином VIII.
4) Надпись на боковой доске иконы Богоматери, [499] вывезенной некогда из Константинополя и вделанной в стену храма св. Марка, в Венеции, заключает указание на жену Михаила Калафата.
5) Надпись на развалинах так называемого Сарацинского замка (Castel Saracino) в Таренте, [500] относимая ко времени Романа Диогена; в надписи есть указание, по чьему повелению замок сооружен.
498
Ibid. № 8703.
499
Ibid. № 8706.
500
Ibid. № 8709.
6) Надпись на стене в Адрианополе [501] с указанием на сооружения, предпринятые Михаилом Парапинаком с целью защиты от варваров.
7) Надпись от времени Никифора Вотаниата над дверями храма св. апостолов Петра и Павла, [502] в Палермо, объясняющая, когда, кем и на какие средства сооружен храм; не лишена значения по упоминанию о должности парафалассита.
8) Надписи на свинцовых печатях правителей византийских фем и других лиц представляют интерес для областной истории по именам стратигов; к сожалению, из нашего периода известно немного таких печатей. [503]
501
Ibid. №8713.
502
Ibid. № 8716.
503
Всего пять. См.: Mordtmann. Plombs byzantinsde la Grece et du Peloponnese. Revue archeologique, 1877, vol. XXXIV, 47–48, 51–52; Schlumberger. Monuments numismatiques et sphragistiques de moyen age Byzantine. Revue archeologique, 1880, vol. XL, 195, 207–208. Из этих пяти две печати (Никиты Халкидонского и Иоанна Орфанотрофа) не заключают новых сведений и не имеют поэтому большого значения, lie представляют также исторического интереса, а лишь археологический, восемь надписей, помещенных в сборнике Бёка (№№ 8705, 8707, 8708, 8710–8712, 8714, 8715).
Глава первая
15 декабря 1025 года сошел в могилу знаменитый Болгаробойца, император Василий II, на 70–м году жизни и на 50–м самодержавного правления. [504] Василий II не был женат и детей после себя не оставил, [505] престол перешел к его младшему брату Константину VIII, который, впрочем, был моложе всего на три года, имея 67 лет от роду. [506] De jure Константин VIII и до тех пор считался императором: по закону он соцарствовал своему брату и в официальных бумагах имя его писалось вслед за именем Василия II. Но это было только на бумаге. Вся власть находилась в руках Василия; Константин носил императорский титул и потому ему предоставлена была широкая возможность наслаждаться всевозможными деревенскими и городскими удовольствиями, банями, охотой, изысканным столом и пр. [507] Во время междоусобных волнений, возбужденных восстанием Склира и Фоки, Василий II, отправляясь в поход против восставших, брал с собой и Константина, [508] как лично заинтересованного в деле; но какова была при этом его роль, видно уже из того обстоятельства, что Склир, решившись возвратиться к повиновению, обратился к Константину не как к окончательной инстанции, а лишь как к посреднику, с просьбой помирить его с императором Василием, каковая просьба и была исполнена, — примирение состоялось. [509] Не напрасно Василий II в делах государственного управления отодвигал брата на задний план, оставляя на его долю одну видимость, императорское имя, почетный караул и, в придачу, полную свободу жить в свое удовольствие. Константин был совершенно доволен таким положением вещей, к немалому удивлению людей, более его честолюбивых. [510] По своему характеру и душевным склонностям он чувствовал себя созданным именно для такого
504
В момент смерти Иоанна Цимисхия в декабре 975 г. Василию II был 20–й год. См.: Cedr., ed. Bonn., II, 415–416 (Zon., ed. Dind., IV, 103–104). Скилица—Кедрин, согласно с собственным показанием о начале самодержавного правления Василия, говорит, что он скончался в 1025 году 15 декабря, на 50–м году царствования и 70–м жизни. Cedr., И, 479–480. Codini, ed. Bonn., 156. Зонара же, в одном случае следующий верному показанию Скилицы, в рассказе о смерти Василия явно ошибается, говоря (Zon., IV, 125), что он жил 72 года, а царствовал 50 лет с небольшим. Здесь он впадает в заблуждение, общее с Пселлом (Psell., ed. Sathas, IV, 23), который говорит, что Василий жил 72 года и самодержавно управлял 52 года. Заметки армянских историков на счет этого предмета ни с чем не сообразны: Матвей Эдесский говорит, что Василий II умер в 1019 г., процарствовав 58 лет (Chronique, ed. Dulaurier, 43); итальянские историки, следуя различной системе летосчисления, относят его смерть то к 1027 (Annal. Bar., ed. Pertz, SS., VI, 53), то к 1026 (Anon. Bar., ed. Pratilli, IV, 21), то к 1024 (Romuald. Salem., ed. Muratori, VIII, 167). Ближе к истине стоит Яхъя (бар. Розен. Император Василий Болгаробойца. СПб., 1883, 69), относящий смерть Василия к 12 декабря 1025 г., но и он допускает ошибку, говоря, что в год смерти Василию было 68 лет.
505
О жене и детях Василия нигде не упоминается, а Матвей Эдесский (Chronique, 43) прямо говорит, что он провел жизнь в безбрачии.
506
В год смерти Цимисхия ему был 17–й год. См.: Cedr., II, 416 (Zon., IV, 104). Пселл (IV, 23), утверждая, что Константин стал управлять, имея 70 лет, расходится даже с собственным показанием о Василии II; он, говоря, хотя и ложно, что Василий умер на 72–м году, должен был бы сказать, что Константин начал царствовать на 69–м. После этого мы отказываемся понять, на каком основании Лебо (Histoire du bas empire. Paris. 1833, XIV, 231) говорит, что Константин VIII имел 65 лет, когда сделался единодержавным правителем.
507
Psell., IV, 4, 14; Zonar., IV, 116.
508
Psell., IV, 10, 12; Cedr., II, 444.
509
Яхъя, у бар. Розена, 25, а за ним Ал–Макин, там же, 211. Мы предпочитаем ту версию, по которой инициатива примирения исходит от Склира, а не от Константина.
510
Psell., IV, 4.
Отец Константина VIII, Роман II, был женат на Анастасии или Анас–тазо, дочери трактирщика, и от этого брака родились оба сына. Красота трактирщицы прельстила Романа, он возвел ее на трон, а чтобы изгладить из памяти ее прошлое, счел достаточным переменить ее имя и вместо Анастазо назвал ее Феофано. Небезосновательно приравнивают эту Феофано к кровожадной Фредегонде: [511] как Фредегонда была злым гением Меровингского дома, запятнала свое имя рядом преступлений, так и имя Феофано нелегко очистить от тяжелых подозрений, как–то: в отравлении тестя Константина VII, мужа Романа II, Стефана, сына Романа I Лакапи–на, и в том, что она велела умертвить второго своего мужа, Никифора Фоку, чтобы иметь возможность выйти замуж за третьего. Константин VIII был достойным сыном ленивого и развратного Романа II и возвышенной до императорского венца трактирщицы–куртизанки: внешний блеск и внутренняя пустота, легкомыслие, любовь к наслаждениям, а вместе с тем черствость сердца и жесткость нрава составляют характеристические его особенности.
511
Rambaud. L’empire grec au X siecle, 47.
Константин VIII обладал внушительными физическими качествами: был высок ростом и силен, с округленными членами тела; взгляд его был ясный и высокомерный, смех открытый; говорил он языком блестящим и так быстро, что ни один скорописец не успевал за ним записывать, хотя для этого собраны были мастера своего дела; в довершение всего любил изящно одеваться. Хороший стол, игры и женщины были слабостью Константина. Он непрочь был плотно и вкусно поесть, но еще ближе к сердцу принимал театр и ипподром, конские ристалища, мимы, игру в кости и в мяч (цукан). Ради этих удовольствий готов был забыть голод и жажду — спешил принять участие в состязании, в кости играл ночи напролет. Был он также и хорошим охотником, стрелял метко, прекрасно владел копьем и мечом и ездил верхом неподражаемо, сидел на лошади как статуя. С течением времени от гастрономических, эротических и других излишеств он стал слаб ногами и не мог ходить, но все–таки на лошади сидел твердо и красиво и не отказывал себе в удовольствии вступить в борьбу. Ловкий наездник и искусный боец, он однако же боялся настоящей войны и вместо оружия предпочитал другие средства, чтобы ведаться с внешними врагами. [512]
512
Psell., IV, 23–25, 27–28 (Zonar., IV, 125; Manass., ed. Bonn., 257; Ephr., ed. Bonn., 128; Georg., ed. Muralti, 872); Cedr., II. 480 (Glyc., ed. Bonn., 579).
Относительно нравственных свойств Константина VIII встречаем разноречивые свидетельства у греческих и восточных (армянских и арабских) писателей. Греческие писатели говорят, что он был нрава легкомысленного, вспыльчивого, упрямого и жестокого. Он доверчиво выслушивал клеветников, быстро воспламенялся гневом, причем недоступен был уже никаким убеждениям, но недолго оставался при этом настроении, а с такой же быстротой переходил к другому, часто противоположному. Человеческой личности и жизни не щадил, по первому подозрению подвергал человека пыткам и, не разбирая вины, ослеплял. Ослепление было его любимым наказанием, которое он ко всем применял, не разбирая звания и состояния, не принимая в расчет степени вины и даже самого факта вины. [513] Человеческое страдание ставилось у него ни во что; лишая человека зрения, он помнил только одно — что ослепленный становится ни на что не годным и для императорской власти не опасным. [514] В доказательство такого отзыва о Константине греческие писатели приводят несколько примеров ослепления уважаемых и заслуженных лиц, пострадавших будто бы без всякой вины. [515] Восточные писатели, напротив, изображают Константина человеком благочестивым, добрым, кротким, сострадательным ко вдовам и пленникам, склонным прощать обиды злодеям. В доказательство его мягкосердечия указывают на то, что он не одобрял жестоких мероприятий своего брата относительно властелей, по смерти Василия II велел разрушить построенную им тюрьму и освободить из нее всех заключенных. Они не скрывают мер строгости, принятых Константином VIII против некоторых властелей, которые лишены были зрения, но считают эти меры справедливыми, должным возмездием за враждебные замыслы против престола. [516]
513
Psell., IV, 23–25 (Zonar., IV, 125–126).
514
Zonar., IV, 126.
515
Cedr., II, 482–483.
516
Matt. d’Ed., 44–45; Arisdagues, ed. Prud’homme, 38–39; Яхъя, у бар. Розена, 70.