Визбор
Шрифт:
Как знать, может быть, и стал бы Юрий Визбор настоящим пилотом, может, и оказалось бы небо его профессиональной судьбой. В ту пору он всерьёз подумывал о поступлении после окончания школы в лётное училище в немного памятном ему Борисоглебске; некоторые из аэроклубских ребят там уже учились. Для этого, правда, придётся расстаться с Москвой, ну так что ж: может, это и к лучшему, ибо дома обстановка не слишком благоприятная. Но жизнь распорядилась иначе. В ту пору как он почти всё своё свободное от учёбы время проводил — можно сказать, жил — на аэродроме, семейная ситуация изменилась. Мама, которой всё тяжелее было выносить трудный, эгоистичный характер Юриного отчима (например, у купленного им телевизора «КВН» садился так, что загораживал затылком весь маленький экран, а так хотелось тоже посмотреть), рассталась-таки с ним. С этой новостью она однажды и появилась неожиданно прямо на аэродроме в Тайнинке, добавив,
Со школой дела шли между тем неважно: в десятый класс он был переведён условно, потому как уроки посещал не слишком исправно. С некоторыми предметами был просто полный тупик. Сильного страху наводил на ребят учитель английского Михаил Семёнович Зисман. Однажды до того замучил у доски Юриного одноклассника Володю Красновского, что тот краснел-бледнел, перепутал всю английскую и русскую лексику и вместо слова «мэм» (обращение к женщине) произнёс «мэп» (карта). Ребята полминуты посмеялись, но эпизода этого не забыли: на многие годы вперёд получил Володя дружеское прозвище «Мэп», напоминавшее ему о его школьных «успехах» в английском.
Вообще-то странно, что они изучали английский. Ведь большинство ребят из поколения Визбора учили немецкий: совсем недавно была война, и потому язык противника считался самым важным иностранным языком для советских школьников. Вдруг придётся идти в разведку или допрашивать на фронте пленных немцев… А тут зачем-то — язык наших союзников, английский, который вообще-то явно сложнее немецкого для изучения: вон какая запутанная фонетика, по написанию слова ни за что не догадаешься, как правильно его произнести. Успехи Юры были весьма скромны, зато потом английский «пригодился» ему, когда он сочинял шуточную макароническую (то есть использующую лексику разных языков, да ещё с нарочито исковерканными русскими словами) песню, так им и названную — «Английский язык»:
Сильно глэд, вэри рад! — мы с Тамарой Страшно инглиш долбаем на пару. Вот первач — он по-ихнему виски. А комбайнер — «вайт хорс» по-английски. Я Тамаре намёк на объятья… Дресс не трожь, — говорит, — это платье. И вообще прекрати все желанья, Коль не знаешь предмету названья.Интересно, какую отметку поставил бы Михаил Семёныч, услышь он такое произведение своего 45-летнего ученика… Но если серьёзно, то английским языком Юрий Иосифович будет владеть очень неплохо, и в будущей журналистской работе это ему не раз пригодится. Более того — Визбор даже попытается перевести на английский собственные стихи! И вообще те школьные начальники, которые определили им учить английский, оказались проницательны: в 1960-е годы и позже английский явно выходит на первые позиции и его знание становится приоритетным.
Итак, приехала мама — женщина вообще-то строгая и властная, но при случае умеющая и по-женски попросить. И сказала, что если он хочет чего-то добиться в жизни, то пора взяться за ум и подумать о здоровье и о поступлении в институт. А сначала — сдать экзамены в школе. И с этим приходилось считаться.
«ПОЮЩИЙ ИНСТИТУТ»
Выбор института произошёл как будто случайно. У Визбора по причине «неподходящего» происхождения (зловещая аббревиатура ЧСИР — член семьи изменника родины плюс ещё «подозрительная» для эпохи великодержавного шовинизма и борьбы с «безродными космополитами» фамилия) не взяли документы ни в одном из трёх престижных столичных вузов, куда он пытался их подать: ни в МГУ, ни в Институте международных отношений, ни в Институте геодезии, картографии и аэрофотосъёмки. (Дочери Татьяне он рассказывал о попытке поступления ещё и в авиационный.) И тогда он принёс их в приёмную комиссию МГПИ — пединститута им. Ленина. Учителей в стране не хватало, здесь к происхождению не придирались — или просто смотрели сквозь пальцы. Детей «врагов народа» среди студентов МГПИ оказалось немало.
А дело было так. Получив повсюду отказ и не зная, куда теперь податься, Юрий вдруг услышал совет Володи Красновского, который позвонил ему и позвал поступать в «Ленинский»: это на Пироговке, там, мол, такое здание, тебе сразу понравится. Тем более что там много девушек и мало парней, которых охотно берут. Пошли туда завтра! На какой факультет? Да на литературный: мы же любим читать, а ты ещё и стихи сочиняешь (хотя какие
Вообще-то Мэп, влюблённый в искусство — в театр, в музыку, в глубине души хочет стать актёром. Наверное, надеется, что педагогическое образование облегчит ему путь к этой профессии — в том смысле, что он поработает учителем, узнает жизнь, а потом полученное знание жизни перенесёт на сцену. Страстно мечтает сыграть Отелло. Все хотят Гамлета, а он почему-то — Отелло. Сцену из этой шекспировской трагедии Мэп, создавший даже студенческий театральный кружок, поставит с друзьями в институте, но актёрского образования так, увы, и не получит. Несколько его попыток поступить в ГИТИС — Государственный институт театрального искусства — окажутся неудачными (это произойдёт позже, после окончания МГПИ и службы в армии). «Время было упущено», — заметит по этому поводу Визбор уже после безвременного ухода Володи из жизни. Но всё-таки Красновский станет артистом Москонцерта, будет петь под гитару со сцены свои песни на стихи Есенина, Евтушенко, Ваншенкина и многих других поэтов. Записи сохранятся и в эпоху высоких технологий будут изданы на компакт-диске. Но это уже без Красновского и без Визбора…
Для самого Визбора и здесь всё было, кажется, непросто. В автобиографии поэта есть на этот счёт странная фраза, смысл которой неясен нам и до сих пор: «Я неожиданно удачно поступил в институт, и только много позже, лет через десять, я узнал, что мне тогда удалось это сделать только благодаря естественной отеческой доброте совершенно незнакомых мне людей». Почему доброта «совершенно незнакомых людей» (очевидно, посодействовавших поступлению) названа отеческой и даже естественной? Кто были эти люди и чем именно они помогли? Не знаем…
Даже если выбор института оказался случайным, в этой «случайности» была своя глубокая закономерность. Судьба как будто знала, что несостоявшийся лётчик, футболист, геодезист и дипломат Юрий Визбор станет на самом деле большим поэтом (а ещё журналистом, сценаристом, драматургом) — и именно Слово окажется главным его призванием, притом что попробует он в своей жизни многое, прикоснётся к разным занятиям («Ну а будь у меня двадцать жизней подряд…»). Филология была нужна ему, она дала литературоведческие знания, обострила ощущение языка, позволила отнестись к поэтическому слову серьёзно и профессионально. Когда во время выступления на сцене он, например, предупреждал публику, что не нужно путать лирического героя песен с автором, — в нём говорил именно филолог-специалист (примерно о том же говорил со сцены и Высоцкий, но литературоведческих терминов вроде «лирического героя» он при этом не употреблял). Однажды ленинградский бард Юрий Кукин, выпускник Института физкультуры им. Лесгафта, заметит, что, мол, если у автора есть две песни на одну тему, то «теперь это называется цикл», и сошлётся на… Визбора. Уж не знаем, всерьёз или полушутя Кукин приписал это «открытие» Визбору, но, похоже, последний слыл среди бардов авторитетом по филологической части, в его высказываниях разных лет разбросано немало и в самом деле тонких наблюдений о творчестве коллег (например, о сюжете в песнях Высоцкого, о значении деталей в «Кожаных куртках» Городницкого…), и диплом — не сам по себе, конечно, а то, что за ним стоит — сыграл здесь не последнюю роль. Пристрастие к разборам сочинений товарищей всегда было характерной чертой его творческого и человеческого облика.
На литфаке преподавали, конечно, разные люди; марксистского начётничества и педагогической схоластики, как и везде в ту пору, хватало. Но были и очень колоритные фигуры, большие профессионалы. «Зарубежник» Борис Иванович Пуришев, интеллигент старой закалки, специалист в области литературы Средних веков и эпохи Возрождения. Пушкиновед Арусяк Георгиевна Гукасова, автор книги о «Повестях Белкина»; она, казалось, была полностью погружена в пушкинскую эпоху. Вячеслав Фёдорович Ржига, потомственный филолог, виднейший исследователь древнерусской литературы. Не знаем, оценил ли тогда студент Визбор в полной мере ту школу филологии, в которую ввела его судьба. Сказать по правде, отличником в институте (как и в школе) он не был и высокие оценки получал не всегда — вот, например, за педпрактику на третьем курсе получил весьма посредственную оценку «посредственно», а ведь на педпрактике студентам обычно хоть полбалла да натягивают с учётом сложности этого живого дела: с учениками возиться — это не в аудиториях сидеть… Но почему-то думается, что наверняка, прямо ли, опосредованно ли, услышанное и прочтённое в институтских стенах вошло в его сознание и потом пригодилось. «Мы все хорошо учились, — свидетельствует литфаковец Юрий Ряшенцев, поступивший годом раньше Визбора и тесно с ним друживший, впоследствии известный поэт, — но это было не за счёт прилежания, а за счёт хваткости, сообразительности».