Вижу вас из облаков
Шрифт:
Завибрировал телефон. Данг. Голос встревоженный:
– Таня, вы когда возвращаетесь?
– Через три дня.
– Плохо. Ох, плохо.
– Да говори ты толком!
– Я чувствую: с Женей беда. Ты можешь в больницу позвонить?
Сочи ликовал, искрил фейерверками. Татьяне сейчас совсем не хотелось думать про колдовские предчувствия и чужие болезни.
Но она отставила бокал. Отыскала в Интернете номер справочной Зареченской больницы. Долго ждала, пока ответят. Заспанный голос велел перезвонить в рабочее время.
– Но мне очень важно. Посмотрите, пожалуйста,
– Фамилия?
– Сизова Евгения. Она в реанимации.
– Э… Сизова? Насчет нее вам надо к главному врачу. Завтра.
Трубку бросили и больше не снимали. А почему именно к главному? Таня тоже встревожилась. Набрала Максима.
Заботливый папаша выходил на связь пару дней назад. Спросил, теплое ли море и точно ли они возвращаются тридцатого. Садовникова начала рассказывать, что Митя сфотографировал подводным фотоаппаратом морского конька, но отец даже не дослушал.
Максим отозвался только с пятнадцатого гудка:
– Аллио? Этта кто?
Да он пьяный, похоже.
– Это Татьяна. Как у вас дела?
– П-плохо. С-сегодня комиссия была. У Ж-жени… у Ж-жени констатировали смерть мозга.
– Что?
– Б-бумагу дали мне. Вега… вего… ве-ге-та-ти-вное состояние. Ж-жизнь поддерживать бессмысленно.
– Она уже месяц в этом состоянии!
– Н-нет. С-сейчас с-тало хуже. Рефлексы угасли. Ок-кончательно.
Вроде бы всхлипнул, но Тане показалось – хихикнул. И, уже не заикаясь, выпалил:
– Я дал согласие отключить аппараты.
– Вы с ума сошли! Не делайте этого!
– Я уже с-сделал.
– Как?
– Так будет лучше. Всем нам.
Она швырнула трубку. Сердце колотилось, яркие всполохи Черноморья больно били в глаза.
Вот подлец! Как она сразу-то не догадалась?! Максим все специально подстроил! Услал сына подальше, на море. А сам во время его отсутствия запланировал жену убить.
Любящие люди последнее отдают, чтоб в близких жизнь поддерживать. Ждут месяцами, годами. Надеются: оковы спадут, мрак развеется. А этот… «Рефлексы угасли, я согласился отключить аппараты».
– Небось сам умолял их отключить, скотина! – сквозь зубы произнесла Татьяна.
Вернулась в номер. Митя спал безмятежно, по лицу бродила улыбка. Наверно, к нему опять пришла мама. В этот раз совершенно точно – из потустороннего мира.
И что теперь делать ей? Будить Митю, срочно вылетать в Москву? Должен же сын попрощаться!
Но тут Таня вспомнила. Ей лет семь или восемь. Пришла домой – одна, поднялась на лифте, – уже большая, а у соседней квартиры крышка гроба стоит. Какой ужас ее обуял! И хотя даже мертвого тела не видела – потом месяц просыпалась в кошмарах.
Может, пусть лучше не знает ничего? Но это отцу решать.
А тут и сам Максим звонит – легок, низкое создание, на помине. То ли успел желудок прочистить, то ли смог себя в руки взять. Голос звучит осмысленно, больше не заикается. Тон просительный:
– Татьяна, могу я вас попросить ничего не говорить Мите?
– Но все равно ведь придется!
– Подготовим его аккуратно. Со временем свозим на кладбище. А похороны ему видеть незачем. Ребенок и так
– Максим, вы когда это все решили? – спокойно спросила Таня.
– Что конкретно? – Голос заледенел.
– Отослать нас и отключить аппараты?
Он вскипел гневом:
– Да что вы говорите такое! При чем здесь я? Сегодня позвонил главный врач! Сказал, что была комиссия. Мозг мертв. Она теперь растение! ИВЛ можно и дальше гонять. Но смысла в этом нет.
– С вас денег попросили, чтобы в ней жизнь поддерживать? – участливо спросила Таня.
Максим не смутился:
– Да! Потребовали. Тридцать тысяч в сутки. Где я столько возьму? И, главное, зачем?
Она хотела ему объяснить: у сына была бы надежда. А в жизни иногда случаются самые удивительные чудеса.
Но поняла, что свежеиспеченный вдовец просто ее не поймет.
Таня прилагала все силы, чтобы Митя ни о чем не догадался. И мальчик ничего не почувствовал – продолжал наслаждаться летом и морем. А в последний вечер торжественно объявил:
– Ты маме нравишься.
– Э… что?
– Когда мы сегодня на квадрике гнали, а я за тебя держался, она мне в ухо шепнула: «Таня такая, как я!»
– Мама продолжает к тебе приходить?
– Конечно. Говорит, сейчас у нее новый, хороший врач. И уже совсем скоро она домой вернется.
– Ну… это прекрасно.
– Ты не бойся, Таня. – Он ласково обнял ее. – Даже когда мама придет, я тебя все равно не брошу! Мы будем втроем жить! Нет, вчетвером – вместе с Арчи.
– А папа?
– Ну… он тоже будет. У телевизора.
В жизни старика даже тучка в ясном небе – новость. А когда падчерица объявила, что приведет в гости свою подругу-массажистку, да еще просит разрешить возникший между ними когнитивный диссонанс, Валерий Петрович слегка занервничал. И готовиться начал загодя. Для Танюшки не мудрствуя лукаво нафаршировал перцев. Для заморской гостьи решил сделать национальное блюдо “adobo” – маринованные кусочки свинины и курятины, тушенные с рисом, чесноком и специями.
Он представлял массажистку забитой скромнягой – полностью в тени его блестящей падчерицы. Но Данг держалась с достоинством. Спина прямая, не тушуется, глаза не опускает. Уже в коридоре унюхала запах филиппинской еды, церемонно сказала:
– Я очень высоко ценю ваше гостеприимство.
Ходасевич за годы службы повидал немало так называемых экстрасенсов, однако гостья не казалась ни аферисткой, ни сумасшедшей. Но и на заурядную массажистку – прислугу, обслуживающий персонал – не походила. Глазенки живые, умненькие, и по ай-кью, похоже, от его Танечки не слишком отстает. В отличие от бывшей супруги (Юлия Николаевна обожала ахать, что «не понимает этой странной дружбы»), Валерий Петрович сразу усек, почему девушки сблизились. Его падчерица – огонь, вихрь. А филиппинка – прохладный, обволакивающий ручеек. Танечкин взрывной характер не изменит, но излишний пыл охладит.