Визит лейб-медика
Шрифт:
Теперь Бранд находился в Копенгагене. Теперь он был карьеристом.
Им двигало необузданное желание нравиться дамам и, в то же время, делать карьеру при дворе, и поэтому он подбирал себе такой титул, который помог бы ему наилучшим образом удовлетворить оба эти стремления. В одном из своих последних писем к Вольтеру Ревердиль пишет, что датский королевский двор, как никакой иной, управляется жадными до титулов людьми. «Есть такая притча. Во Франции спрашивают: он образованный человек? В Германии: он из хорошей семьи? В Голландии: насколько велико его состояние? А в Дании: какой у него титул? Здесь жизнь целиком и полностью подчинена иерархии. Если здесь
Эневольд Бранд, однако, считал себя художником, обладал живым характером, играл на флейте и сумел добиться должности директора театра, а позднее — «Ma^itre de plaisir», то есть министра культуры и Главного Гардеробмейстера, с правом именоваться Его Превосходительством.
Роль министра культуры, в отличие от остальных ролей, включала практические задачи, а значит, давала власть. В его задачи входило приглашение французских театральных трупп, а также организация при дворе увеселений и маскарадов. Он имел, к тому же, влияние на дамскую часть театральных трупп и доступ к ней, что для многих становилось вынужденной причиной приобщения к театральному искусству.
Должность «Ma^itre de plaisir» была поэтому особенно вожделенной.
Бранд тоже беспокоился по поводу интимной жизни короля. Следует сказать, что за пять месяцев, прошедших со дня бракосочетания Кристиана VII с Каролиной Матильдой, полового контакта между королевскими особами так и не произошло.
Был только страх.
Тут Бранд как раз организовал во дворе перед дворцом рыцарский турнир. Для этой цели были выстроены деревянные трибуны, на которых, в строгом соответствии с иерархией, разместились приглашенные персоны. Облаченные в доспехи рыцари мчались на конях навстречу друг другу, но были также и разного рода состязания.
Одно из состязаний заключалось в том, что уланы скакали к подвешенным кольцам, которые следовало пронзать копьем. Кольца висели на веревках и раскачивались, что усложняло задачу соревновавшихся.
Одному из состязавшихся не удалось с первых двух попыток пронзить кольцо, но третья попытка оказалась удачной. Он триумфально развернул своего коня и поднял его на дыбы, держа копье под углом вверх.
Королева сидела рядом с королем Кристианом. Позади, наискосок от нее — Эневольд Бранд. За королем сидел гувернер Гульберг; он, казалось, за последние месяцы каким-то странным образом приблизился к центру, но был все еще совершенно незначительным.
Королевская чета взирала на соревнующихся с ничего не выражающими лицами. Кристиан, который при других обстоятельствах, наверняка бы порадовался этой выходке, казался парализованным от смущения и неприязни, вызванными столь тесной близостью королевы; она сидела всего лишь в пяти дюймах от него. Бранд наклонился вперед и прошептал королеве на ухо:
— Я уже предвкушаю то мгновение, когда королевское копье окажется столь же победоносным.
Королева при этом резко поднялась и ушла.
Потом Гульберг стал выспрашивать у Бранда, что тот изрек. Бранд все чистосердечно рассказал. Гульберг не стал порицать его, а лишь
— В своем великом страхе и смятении Его Величество нуждается в поддержке и помощи.
Бранд воспринял это как указание, бывшее, возможно, и советом. Но ведь Гульберг был человеком незначительным. Как же можно было счесть это советом, исходившим к тому же от кого-то столь незначительного?
Возможно, Бранд увидел его глаза.
На следующий день королева сидела в кресле в дворцовом парке.
Кристиан медленно приближался к ней.
Когда он прошел мимо, не сказав ни слова, а только слегка поклонившись, она тихо произнесла:
— Кристиан?
Он сделал вид, что не слышит.
Тогда она уже громко, почти крича, повторила:
— Кристиан!!!
Он лишь ускорил шаг.
Дело было в страхе. Но не только в нем.
Фру фон Плессен во время своего визита в Англию имела продолжительную беседу с матерью Каролины Матильды. Они обнаружили, что их представления во многом совпадают. Королевский двор был рассадником чумы. Процветала безнравственность. Чистота нуждалась в защите.
По мере того как проходили месяцы, фру фон Плессен проникалась глубокой, быть может, даже пылкой преданностью к этой юной девушке. У них возникла общность, укрепляемая холодностью короля. Фру фон Плессен отношение короля не печалило. Она, напротив, видела, как оно увеличивает привязанность к ней королевы, ее зависимость от нее, а со временем, возможно, придет и любовь.
Фру фон Плессен разработала для королевы стратегию, чтобы «усилить» любовь короля и пробить ту необъяснимую стену холода, которая, казалось, выросла между супругами. Королева должна была казаться неприступной и этим вызвать его любовь. Произошедшее через пять месяцев после прибытия королевы в Данию сыграло решающую роль.
Ко всеобщему удивлению, Кристиан однажды вечером, около десяти часов, пришел в покои королевы и объявил, что хочет повидаться с ней перед ее отходом ко сну.
Его намерения были даже чересчур очевидны.
Фру фон Плессен объяснила, что королева намеревается сыграть с ней партию в шахматы, и что Кристиану придется подождать.
Они начали шахматную партию.
Кристиан бродил по комнате со все более раздраженным видом, что очень веселило обеих дам. Когда в двенадцать часов партия была закончена, заговорщицы обменялись таинственными улыбками, и королева, следуя совету, который прошептала ей фру фон Плессен, сказала, что желает сыграть партию-реванш.
Фру фон Плессен «с торжествующей улыбкой» сообщила об этом королю, который тут же в бешенстве покинул комнату, сильно хлопнув дверью.
После этого король в течение двух недель отказывался разговаривать с королевой. При встрече он отворачивался и ничего не говорил. Королеву охватило отчаяние, а также ярость по отношению к фру фон Плессен.
После этого и произошел описанный Гульбергом случай. Королева лежала на кровати в полной апатии. Она спрашивала, почему не приходит Кристиан. Она попросила фру фон Плессен удалиться. А потом у королевы произошел тот злосчастный разговор с Гульбергом, когда она спрашивала его об освобождении от страсти, о покое и пустоте; и она так вызывающе склонилась к нему, что ее полуобнаженная грудь словно бы прокричала ему свои оскорбления, заставила его разглядеть порочность этой маленькой английской шлюхи и то, какой опасной она сделается; увидеть, что отсюда-то и проистекает греховная зараза.