Визит лейб-медика
Шрифт:
Она не продолжала. Гульберг молчал.
— В течение шести лет вы были учителем принца крови, — прошептала она наконец. — Господь дал ему невзрачную внешность. Многие его за это презирают. Однако я прошу вас — смогли бы вы полюбить его столь же сильно, как я?
Вопрос был неожиданным и казался чересчур сентиментальным. Не дождавшись ответа, она через некоторое время снова повторила:
— Чтобы вы в дальнейшем любили моего сына столь же сильно, как я? Тогда вас вознаградит не только всемогущий и милостивый Господь. Но и я тоже.
Помолчав минуту, она добавила:
— Мы втроем спасем это несчастное государство.
Гульберг
— Ваша Милость. Да будет так, пока я жив.
Тогда она взяла его руку и пожала ее. Он пишет, что это было великое мгновение в его жизни, навсегда ее переменившее. «С этого мгновения я окружил несчастного принца Фредерика такой безраздельной любовью, что не только он, но и госпожа его матушка вдовствующая королева прониклись ко мне безоговорочным доверием».
Затем она снова заговорила о Катрин Сапожок. И, в конце концов, почти прошипела, но достаточно громко, так что эхо еще долго разносилось по Дворцовой церкви:
— Ее необходимо удалить. РЕШИТЕЛЬНОСТЬ!!!
В крещенский сочельник, 5 января 1768 года, четверо полицейских забрали Катрин из ее жилища в Кристиансхаун. Дело было поздним вечером, шел холодный дождь.
Они пришли около десяти вечера, выволокли ее и потащили в крытый экипаж. Солдаты следили за тем, чтобы вокруг не торчали любопытные.
Сперва она плакала, потом яростно плевала в полицейских; только сев в экипаж, она заметила Гульберга, лично наблюдавшего за арестом.
— Я знала! — закричала она, — злобная ты крыса, я знала!
Тогда Гульберг подошел и швырнул на пол экипажа мешочек золотых.
— Ты сможешь увидеть Гамбург, — сказал он негромко. — И не всем шлюхам так хорошо платят.
На этом дверь захлопнулась, лошади тронули, и Катрин Сапожок отправилась в свою заграничную поездку.
7
Первые дни Кристиан не понимал, что она исчезла. Затем стал догадываться. И очень занервничал.
К удивлению двора, он, без предварительного приглашения, посетил графа Бернсторфа, у которого, не давая никаких объяснений, и отужинал. Во время ужина он в полной растерянности что-то говорил о каннибалах. Это было истолковано как проявление нервозности. Меланхолия, нервозность и бешенство короля всем известны; и всему этому не давалось никаких объяснений. В последующее время он по ночам непрерывно бродил по улицам Копенгагена, и было ясно, что он ищет Катрин.
Через две недели, когда всеобщее беспокойство по поводу самочувствия Его Величества значительно усилилось, короля письмом известили о том, что Катрин предприняла заграничную поездку, не сообщив о ее конечной цели, но попросив передать ему привет.
В течение трех дней король пребывал в своих покоях в полном уединении. Затем однажды утром он исчез.
Его собаки тоже нигде не было.
Его немедленно начали разыскивать. Уже через несколько часов пришло сообщение, что король найден; его обнаружили гуляющим по берегу бухты Кёге, и солдаты стерегли его на расстоянии. Вдовствующая королева послала Гульберга разъяснить ему содержание письма и убедить его вернуться во дворец.
Он сидел на берегу.
Это было патетическое зрелище. Возле него была собака, и она зарычала на Гульберга.
Гульберг разговаривал с королем как друг.
Он сказал Кристиану, что тот должен
— Где она? — спросил Кристиан.
Возможно, она вернется, сказал Гульберг, если престолонаследие будет упрочено. Да, сказал он, он почти уверен, что ее неожиданное бегство — это исключительно бескорыстная забота о Дании, что эта ее тревога уляжется. И что тогда она вернется и сможет вновь восстановить свою глубокую дружбу с королем, который…
— Где она? — прокричал король, — вы знаете, что над вами смеются? Такой маленький, незначительный… такой… знаете, что вас называют Золотой ящерицей? [13]
13
Фамилия Гульберг означает «Золотая гора».
Потом он умолк, словно испугавшись, и спросил Гульберга:
— Меня теперь должны подвергнуть наказанию?
В это мгновение, пишет Гульберг, его охватило чувство великой скорби и великого сострадания.
Он сидел возле Кристиана. Король ведь и в самом деле сказал правду: что он сам, как и король! как и король!!! был внешне незначительным и презираемым, и что король хоть и казался первым, а в действительности был одним из последних. Если бы он не подчинялся требованиям почтения к королевскому достоинству, не следовал правилам церемониала, он бы с удовольствием рассказал этому подростку, что и он, он тоже — один из последних. Что он ненавидит грязь, что все нечистое необходимо отсекать, как отрезают члены, данные человеку для соблазна, и что настанет время отсекновения, когда этот распутный двор со всеми его паразитами будет отсечен от великого творения Господня, и когда все существующие при дворе Кристиана VII бездельники, богоотступники, пьяницы и развратники получат по заслугам. Незыблемость державы будет гарантирована, королевская власть укреплена, и очищающий огонь пройдет по этому зловонному государству. И последние станут первыми.
И что тогда он, вместе с избранником Господним, порадуется той очистительной работе, которую они вдвоем произвели.
Но он сказал лишь:
— Да, Ваше Величество, я — маленький и целиком и полностью презираемый человек. Но все же человек.
Король при этом посмотрел на него с выражением удивления на лице. Затем он снова спросил:
— Где она?
— Возможно, в Альтоне… Гамбурге… Париже… Лондоне… Она — великая и богатая личность, совершенно измученная беспокойством за судьбу Вашего Величества… за ваш долг перед Данией… но она, возможно, вернется, если до нее дойдет весть о том, что престолонаследие упрочено. Спасено.