Визит лейб-медика
Шрифт:
— Откуда вы знаете? — спросила вдовствующая королева. — Струэнсе, вероятно, вам об этом не рассказывал.
— Но, быть может, Рантцау, — ответил Гульберг.
— Разве он не единственный друг Струэнсе?
— Струэнсе отказался дать распоряжение о списании его долгов, — кратко объяснил Гульберг.
— Интеллектуал с долгами столкнулся с просветителем, имеющим принципы, — задумчиво, словно про себя, сказала вдовствующая королева. — Трагедия для обоих.
Тогда Гульберг стал развивать свой анализ ситуации. То, что Струэнсе еще недавно называл «языковой обработкой» королевских декретов,
20
Имеется в виду пошлина за проход через пролив Эресунд.
— Детский приют для ублюдков, — с горечью вставила вдовствующая королева.
— А также, естественно, запрет на применение пыток при допросах.
— Этот пункт, — возразила вдовствующая королева, — будет, во всяком случае, определенно отменен, когда эту крысу поймают и обезвредят.
Тут музыканты закончили настраивать инструменты, и вдовствующая королева, наконец, шепотом спросила:
— А что думает о Струэнсе королева?
— О ней, — тоже шепотом ответил Гульберг, — никто ничего не знает. Но когда кто-нибудь что-то будет знать, мне станет об этом известно первому.
3
Она все чаще приказывала везти ее вдоль берега. Она выходила и в ожидании стояла возле самой воды. Запах был тот же — море и водоросли — и все же не тот. Сперва это была только тоска. Потом — сочетание желания и смерти. Потом — что-то другое.
Возможно, это было как-то связано со Струэнсе. Ей хотелось узнать, что это такое.
Она спросила, где он находится, и все разузнала; поэтому она перенесла свою послеобеденную прогулку к королевским конюшням, откуда доктор Струэнсе по вторникам и пятницам обычно совершал выезды верхом.
Он действительно был там. Поэтому-то она и отправилась туда без сопровождения придворных дам. Она отправилась туда, чтобы понять, что именно вызывает у нее ярость, и чтобы поставить его на место.
Он как раз седлал свою лошадь, и поскольку она решила поставить его на место и пребывала в ярости, она сразу перешла к делу.
— Доктор Струэнсе, — сказала она, — вы заняты верховой ездой, я не хочу вам мешать, вы ведь так заняты.
Он лишь растерянно поклонился, продолжая седлать лошадь, но ничего не сказал. Это было неслыханно. Малейшее знакомство с придворным этикетом говорило, что он обязан отвечать, и предписанным, почтительным образом; но он ведь был плебеем.
— Вы оскорбляете королеву Дании, — сказала она, — я к вам обращаюсь, а вы не отвечаете. Какая
— Я этого не хотел, — сказал он.
Он, казалось, даже не испугался.
— Вечно заняты, — добавила она. — Что вы, собственно говоря, делаете?
— Я работаю, — сказал он.
— И что же это за работа?
— Я нахожусь на службе у короля. Готовлю документы. Беседую. Иногда даю советы, если это угодно королю.
— Вы обещали давать мне уроки верховой езды, я позволила вам это обещать, и после этого у вас нет времени! нет времени! но берегитесь, вы можете впасть в немилость! НЕМИЛОСТЬ!!!
Тогда он перестал седлать лошадь, повернулся и только посмотрел на нее изумленно, а возможно, и с раздражением.
— Могу ли я спросить, — добавила она настолько вышедшим из-под контроля голосом, что в какое-то мгновение услышала это сама и преисполнилась стыда, — могу ли я спросить, так ли уж необходима эта РАБОТА, могу ли я об этом спросить? ведь могу!!! И что…
— Я должен ответить? — спросил он.
— Отвечайте, доктор Струэнсе.
Это произошло так внезапно. Она этого не ожидала. Он ответил ей с какой-то внезапной яростью, поразившей их обоих.
— Ваше Величество, при всем уважении, я действительно работаю, — сказал он, сдерживая гнев, — но не так много, как следовало бы. То, над чем мне следовало бы работать, требует времени, а у меня его нет, спать я тоже должен, меня не хватает, но никто не может сказать, что я не стараюсь. Я прекрасно знаю, чего я не делаю, к сожалению, Ваше Величество, к сожалению; мне следовало бы работать над тем, чтобы привести эту проклятую Данию в порядок, работать над правами крестьян, а я этого не делаю; над тем, чтобы сократить королевский двор наполовину, как минимум! как минимум!!! этого я тоже не делаю; над тем, чтобы изменить законы и чтобы матерей незаконнорожденных детей не подвергали наказанию, НЕ ПОДВЕРГАЛИ НАКАЗАНИЮ!!! этого я не делаю, работать над тем, чтобы отменить эти лицемерные наказания за неверность, этого я тоже не делаю, глубокочтимая моя Королева, я не работаю! не работаю!!! над таким безумным множеством вещей, над которыми следовало бы, но я не могу, я долго могу продолжать примеры того, над чем я не работаю!!! я могу…
Внезапно он оборвал свою речь. Он знал, что зашел слишком далеко. На долгое время воцарилось молчание, потом он сказал:
— Я прошу прощения. Я прошу Вас… простить меня. За эту…
— Да?
— Непростительную оплошность.
Она вдруг почувствовала себя совершенно спокойной. Ее ярость исчезла, не потому, что она поставила его на место, не потому, что ее саму поставили на место; нет, просто ярости больше не было.
— Какая красивая лошадь, — сказала она.
Да, лошади были прекрасные. Как замечательно, должно быть, работать среди этих прекрасных животных. Их кожа, их ноздри, их глаза, так тихо и спокойно ее разглядывающие.
Она подошла к лошади, погладила ее круп.
— Какое красивое животное. Как вы думаете, лошади любят свои тела?
Он не ответил. Она продолжала гладить: шея, грива, голова. Лошадь стояла неподвижно и ждала. Королева не повернулась к Струэнсе, а только тихо произнесла:
— Вы меня презираете?
— Я не понимаю, — сказал он.