Визиты в СССР
Шрифт:
Ему стало легко. Легче стало идти. Легче стало внутри. Захотелось запеть. Тем более, погода наладилась — солнце перестало теряться в облаках, как то бывало с утра. Герасименко завернул в тихий дворик, присел на лавочку у трехэтажного кирпичного дома и достал чекушку. Выпив из горлышка, он занюхал рукавом.
И вдруг червь сомнения закрался в его душу. А может, зря отдал парнишке «Зенит»? Слишком молод еще для такой техники… Да нет же, нет! Все правильно сделал! Завидев бабульку в сером махровом платке, повязанном на голову, Коля постыдился, спрятал бутыль и пошел дальше.
Жизнь
Следующим пунктом он выбрал магазин «Военторг». Здесь тоже имелся отдел фототоваров. Последняя надежда, последний оплот. И надежда оправдалась. Пожилой седовласый продавец, как оказалось, прекрасно смыслящий в фотоаппаратах, без раздумий взял второй «Зенит» за тридцать рублей. Да еще и по-еврейски умудрился сбросить цену с полтинника!
Пакет заметно полегчал.
Во второй половине дня (отобедав в какой-то совдеповской столовке), Коля еще пристроил книжки Кукарского. Можно сказать, отдал за приличные деньги, — местному библиофилу, которого подкараулил у районной библиотеки.
На радостях чекушка опустела. Душа стала невесомой!
Алкоголь также помог Коле превратиться в преступного и отважного человека. Избавившись от книжек и бутылки, Коля от нечего делать заглянул на железнодорожный вокзал. Но там, на подъеме, с поэтическим вдохновением, Герасименко выследил отдаленно похожего на себя рассеянного мужичка. Мужичок покупал билет на поезд. И хотя паспорта в СССР для этого не требовались, Герасименко повезло. Мужичок зачем-то доставал паспорт и проверял его (внутри у Коли все запело), и вообще копошился в карманах. Коля запомнил, куда этот кадр сунул паспорт. Пронаблюдал, как мужичок сел на скамейку ожидания.
Герасименко походил рядом, со спины мужичка. И вот мужичок задремал. Обрадовавшись сему обстоятельству, Коля присел по соседству, осмотрелся. Адреналин в крови начал зашкаливать. Сердце попыталось выскочить наружу. Убедившись, что никто на них не смотрит, Николай аккуратно вытащил паспорт у горе-пассажира.
Затем он не спеша вышел из зала ожидания. А уж на улице весьма прибавил ходу. И был таков.
К вечеру приехали Димка с Любой. Он встретил их на автовокзале, как и было условлено, по расписанию последнего рейса. Едва Люба вышла из салона вслед за Димкой, хмельной Герасименко подскочил к ней и обнял ее на виду у всех, и расцеловал в обе щеки.
— Люба, Любонька! Ты прости меня, ладно, — быстро начал вещать он, увлекая девушку в сторонку (Димка поплелся за ними). — Прости, что так вышло, я ведь не хотел! Я совсем не тот, за кого они меня приняли.
— Боже мой, какая драма! — громко поиздевался идущий по пятам Кукарский. — Прямо как в кино!
— А ты помалкивай! — бросил Николай, оглянувшись.
— Я знаю, знаю, — заговорила Люба, прильнув к любовнику и крепко держа его за руку. — Я все знаю, твой друг мне все рассказал. Но что у тебя с рукой? И что за дурацкие усики?
— Я потом объясню. И… прекрасно, что ты уже знаешь! Идемте, — Коля опять оглянулся на товарища. — Куда мы пойдем?
— Послушайте,
— Отлично, просто отлично! — искренне обрадовался Колька. — Идемте. Только заглянем в магазин и купим всяких вкусностей. Я тут разжился деньгами. (И он незаметно подмигнул товарищу.)
И они пошли дальше, даже не поменяв направления.
По дороге еще Коля спросил милую, как она в тот вечер задерживала милиционера на крыльце отделения. И Люба живописно повествовала, и все смеялись, и звонкий смех разносился по окрестностям.
Дальние родственники оказались милейшими людьми. Дима, попивая выставленную на богатый стол настойку, поглядывал на них и думал. О чем он думал? Ах да! О том, что эти милейшие люди через тридцать лет станут теми самыми бабушками и дедушками, потерянными для новой жизни. Теми самыми надоедливыми, никому не нужными стариками, нудно донимающими молодых продавщиц в гипермаркетах, противно занимающими места в маршрутках и мешающимися в очередях в банкоматы.
Нет, это не мы потерянное поколение, думал он, не мы, дети семидесятых, возмужавшие в другой стране. А это они — потерянное поколение. Те, кто воспитывал детей на высоких идеалах ленинизма (уступай место в автобусе старикам, делай людям добро безвозмездно, бла-бла-бла), те, кто работал при соцсоревнованиях и уравниловке, а старость встретил в непонятной стране плюющих на них людей, в стране смехотворных пенсий.
То есть сейчас этим родственникам было лет по сорок — муж да жена без детей. Они выставили на стол все, что было в доме. Плюс Колька расщедрился и снабдил лучшим, что удалось купить в захолустье.
В общем, хозяева оказались простыми людьми. Болтали обо всем, о чем ни попадя.
Муж выглядел странно: его лицо так и просилось на карикатуру. Ну, вот бывают типажи, которых сразу хочется зарисовать в комичном виде — или у них зубы выпячиваются, как у кролика, либо брови так изогнуты, словно человеку с рождения дана вселенская печаль. У этого просто были заячья губа вкупе с оспинками на щеках.
Жена его, напротив, выглядела милой советской крошкой в платьице. Типичная брюнетка, стриженная под мальчика, правильные черты лица. Она бесконечно тараторила о всякой ерунде, а муж большей частью молчал. Он работал телемастером в госконторе, а она библиотекаршей в местной библиотеке.
Коле казалось, что он ее уже видел, когда торчал у входа с томиками Дюма в ожидании подходящего клиента. Она вроде бы выглядывала в ближайшее окно, но может то была вовсе не она, Герасименко не мог дать себе точный отчет.
Жену звали Кларой, поначалу та рассказывала про свою и Любкину многочисленную родню: кто где живет, да кто чем занимается. Затем разговор мягко перешел на телевидение, стали обсуждать Пугачеву и Кобзона, коснулись темы телевизоров, тут включился и молчаливый муж, Андрей. Дескать, советские телевизоры часто ломаются, а лампы нужные днем с огнем не сыщешь.