Включите северное сияние
Шрифт:
— Почему в темноте? Коля кивнул на окно.
— Ночь, — сказал Ленька. — Полярная.
Коля принялся распаковывать плоский предмет.
— Ночью все кошки серы.
— Некоторые, — сказал Ленька.
— Все, — сказал Коля. — Ночью ничего не различишь. Я Арктику надеялся увидеть.
— Еще увидишь. — Ленька протянул Коле руку. — Я Ленька. Она — Наташка. Мы брат и сестра. Она, враг, без меня не может.
Наташка подошла к ним.
— Будто он без меня может. Тоже небось скучает. У нас еще братья есть, взрослые. В Норильске живут.
Коля наконец распечатал предмет, снял со стены картинку из жизни животных и повесил предмет на ее место.
— Подарок, — сказал он. — Отцу.
Предмет оказался фанерой, на которой был приклеен большой сушеный омар, крытый лаком, снизу нарисован белый корабль в зеленых острых волнах, а сверху написано: "Привет из Одессы".
— Сувенир, — сказал Коля. — Народное творчество моряков... — Посмотрел на омара долгим печальным взглядом, потом на Леньку посмотрел и сказал вдруг: — Хочешь, тебе подарю?
Наташка сунулась.
— Ты же отцу привез.
— Ему не понравится. Порицать будет... Маме тоже не нравилось.
— А почему он тебя не встретил? — спросила Наташка.
— Откуда ты знаешь?
Наташка напустила на себя таинственный вид, для чего спрятала руки за спину, глаза ее округлились.
— У меня талант такой...
Ленька велел сестре помолчать, настроил приемник на местную радиоволну. Комнату заполнил голос радистки Раи. В нем были усталость, тревога и даже обида.
— Гидропост Топорково. Гидролог Чембарцев, рейсовым самолетом прибыл, ваш сын Коля. Что случилось? Почему вы не приехали его встретить?
— Болтать у нее талант, — сказал Ленька. — У нас тут все по радио сообщают. Всякое дело, всякую тревогу... и новости. Специфика северной жизни.
— Я — "Фиалка". Вызываю зимовку Дальнюю. К вам вылетел вертолет с акушеркой. Встречайте.
— Раиса дежурит. Мы их по голосу узнаем.
— А почему он меня не встретил? — спросил Коля. Ленька, пожав плечами, подкрутил настройку.
— Я — "Кристалл". Вызываю РУН-семьсот, — тихо сказал приемник. Ленька прибавил громкость. — Под нашей станцией разорвало льды. Трещины достигают пятидесяти — ста метров. Ощущаем толчки. Срочно высылайте самолет. — Голос "Кристалла" становился все громче и громче. Была в этом далеком голосе строгость и не было страха.
Коля Чембарцев, мальчик начитанный, представил в своем воображении, как ломаются льды толщиной с этаж. Отважные люди-зимовщики идут цепочкой к посадочной полосе, расчищенной от торосов. По пути они спасают приборы и оборудование. Лица у них суровые, подбородки, невзирая на стужу лютую, выдвинуты вперед, в глазах сверкает огонь отваги. Этот огонь освещает путь в их бедственном положении. Вода через трещины лезет из океана, как черное масло, вскипает и лопается черными пузырями. А вокруг! Будто громы грохочут — то ломаются льдины; с чавканьем и шипением расходятся они в ручные стороны. Умные полярные собаки стоят возле
Наташка тоже вообразила себе полярную станцию, словно цветное кино. Ледяная глыба, жутко красивая, мерцающая по всему излому голубыми и зелеными искрами, а иногда фиолетовыми, медленно надвигается на оранжевые, высотой чуть повыше палаток, домики. Сейчас, сейчас она их сотрет. Собаки скулят, жмутся к людям. Жалко Наташке людей, которые очень торопятся. Жаль Наташке собак, которые не могут людям помочь и оттого скулят. Одна собака оказалась на оторвавшейся небольшой льдине и уплывает в черную страшную пустоту океана... А тут еще Колька Чембарцев стоит — подбородок выпятил.
— Ты чего подбородок выпятил? — сказала Наташка. — Там сейчас погибель, а ты — подбородок... — Снова представила Наташка уплывающую в океан собаку.
— А ты чего глазами крутишь? — сказал Наташке Коля. — Там сейчас героизм творится, а ты глазами крутишь.
Только Ленька ничего не сказал — не было Леньки в комнате.
Наташка и Коля выскочили в коридор. Ленька стоял в небольшой толпе ребятишек, в основном малышей, перед радиоточкой, укрепленной в коридоре на самодельной полочке.
"Четвертый день пурга качается над Диксоном..." — запел тонкоголосый, очень старательный хор.
— Завал, — сказал Коля. — У всего хора слуха нет. Ленька открыл дверь в музыкальную комнату. Крикнул с порога:
— У Воронина острова льды разорвало!
— "Четвертый день..." — пропел хор и умолк. Руководительница Лиля Ивановна включила приемник.
— Я — РУН-семьсот. Вас понял, — сказало радио в тишине. — Высылаем самолет для эвакуации... "Фиалка", запросите, как у вас с самолетами?
— Я — "Фиалка". Только что был рейсовый. Ушел в порт Тикси. Базовый вертолет вылетел на зимовку Дальнюю с акушеркой.
Хор шмыгнул носом. Мигнул голубыми глазами. А Ленька уже мчался по лестнице. Разве можно сидеть на месте, когда у людей беда? Я знал одного мальчика, который, прочитав в газете, что где-то случилось землетрясение, наводнение или переворот, начинал двигать и переставлять мебель. Родители, возвратись с работы, не могли узнать своего дома, зато знали, что где-то случилась беда. Отец мальчика надумал мебель приклеить к полу эпоксидной смолой, но мама мальчика не разрешила портить паркетный пол.
— Пусть двигает. Это ему полезно для общего и физического развития.
Ленька, Коля и Наташка мчались по большому, хорошо оснащенному спортивному залу. Они проскочили бы этот зал единым духом. Но в углу, опоясав живот полотенцем, здоровенный десятиклассник выжимал штангу. Он уже выжал ее и так стоял со штангой на весу, наверно, тренировал выдержку.
— У Воронина, — сказал ему Ленька в выпученные глаза, — льды под полярной станцией лопнули.
Десятиклассник опустил штангу на грудь, потом на пол и так шумно выдохнул, словно Ленька был мухой, которую нужно сдуть.