Вкус греха. Долгое прощание
Шрифт:
Он был готов бежать за ней, но эта проклятая швейцарка! Спит в полглаза и, безусловно, удивится, что с шестого этажа в четыре утра скатывается сначала молодая женщина с безумным видом, а потом он в подобном же состоянии… Все же пока он женат, черт побери!
Митя остался.
Вера в такси позволила себе разреветься.
…Как же она глупа! Придумала себе невесть что! Выдумала прекрасного принца, которому собралась посвятить и жизнь, и любовь, три мучительных года ожидания, пока — теперь она четко понимала это — развлекался в Америке. Да и принц оказался нищим, голым королем. Что она к
Любить же она его, как он и думал, продолжала.
Весь день у нее в кабинете звонил телефон, но она приказала себе — трубку не снимать! И весь рабочий день провела в студии, изредка заскакивая в комнату и сразу же слыша надрывный звонок.
А Митя и вправду звонил каждые полчаса. То, что Вера не подходит к телефону, ему было понятно, но он также знал, что она не выдержит…
Вера выдержала: Митя не до конца узнал ее — она ушла домой, а вслед ей долго надрывался телефон.
Митя немного удивился и решил, что надо подождать: вдруг она опять просто придет к нему? И пусть даже еще раз ударит его по лицу, если это как-то успокоит ее, — он потерпит, но только пусть придет и простит! И к ним вернутся счастливые дни.
О том, что его ждут не дождутся мама, жена и маленький сын, он не думал. Приедет, куда он денется! но сначала — любовь!
Он ждал, а время бежало. И вот уже половина десятого, и он понимает, что Вера оказалась сильнее и упорнее, чем он предполагал, и что ему надо предпринимать шаги. Он решил ехать к ней. Он никогда не оставит ее! Он на коленях вымолит прощение! Эта женщина должна быть рядом с ним всю жизнь!
Достойно одевшись, Митя взял из подарочных предметов красивую коробку конфет, хотел было обездолить несколько маму — взять шарф, который он привез ей, но вдруг понял, что нельзя.
Ничего не дарил (кроме зажигалки), а тут приволокся с шарфиком… Цветов он нигде сейчас не достанет, бутылку не возьмет — не надо…
И отправился. Он знал ее дом, подъезд и даже квартиру. Позвонил. Дверь ему открыл высокий парень, блондин, со светлыми, как у Веры, глазами.
Он удивленно уставился на Митю. Тот спросил:
— Простите, Вера дома?
— Дома… — так же удивленно протянул парень и куда-то в глубь квартиры крикнул: — Вер, к тебе! — И ушел от двери.
Митя стоял потерянный. А если она не выйдет? И парень ушел, даже не предложив пройти…
И пришлось мяться у порога, как попрошайке, которому то ли вынесут денежку или кусок хлеба, то ли нет.
Вышла Вера в домашнем халате, длинном, волосы небрежно заколоты на затылке — она никого не ждала!
И увидела Митю.
Гамма разнообразных оттенков чувств проявилась у нее на лице: от удивления через неприятие — к радости.
Они так и стояли на пороге.
— Митя? — спросила она, будто не верила глазам, — не думала… — Но он уже был слегка на коне — вдел ногу в стремя. — Ты впустишь меня?
Она смутилась:
— Конечно, конечно, я просто не ждала…
Он вошел, прижался щекой к ее лицу и прошептал:
— А надо бы ждать… — и отдал коробку конфет.
Она взяла коробку, посмотрела на нее непонятным взглядом, пошла по коридору прямо. Квартира, как понял Митя,
Митя вошел и огляделся: так вот как живет его любовь.
Комната была явно «интеллектуальная» — длинный книжный шкаф, набитый книгами, полки тоже вплотную уставлены книгами, на стенах фотографии и большая литография картины Модильяни «Девушка». Мягкая мебель не новая, но приличная, удобный длинный журнальный стол, на котором разбросаны листы с машинописным текстом, маленький телевизор. Телефонный аппарат на полу, а за стеной слышен голос брата, — значит аппарата два…
Все это Митя быстро схватил и умилился: хорошо, что Верина квартира не похожа на ту, где он живет, — с тяжеловесной мебелью и уникально малым количеством книг. Книги покупал только он.
Вера быстро собрала листочки с текстом, кинула: «Я сейчас» и через некоторое время вошла, переодевшись в легкую цветастую юбку и белую футболку. Волосы не распустила, но подколола тщательнее.
— Я чайник поставила, — сказала она, — будем чай пить с твоими шикарными конфетами, а если хочешь есть, у меня — суп, который ты так вчера и не попробовал. Хочешь?
Она говорила с ним так, будто вчерашнего разговора не было, а они договорились встретиться у нее, для разнообразия. Митя не знал с чего начать… Есть он хотел, но посчитал неуместным хлебать сейчас суп и сказал: «Нет, есть не хочу, так, чего-нибудь легонького, и давай посидим, поговорим. Я надеюсь, у нас еще есть, о чем?..»
Она усмехнулась и пожала слегка плечами, что могло означать — мол, может и есть, а может — и нет… Она опять ушла и принесла помидоры, огурцы, сыр… Налила кофе, и они устроились напротив друг друга.
— Вера, — сказал он, — неужели так все закончится? Неужели ты сразу разлюбила меня? Это невозможно! Не поверю! И буду добиваться тебя!..
Она прервала его речь в самом начале: «Конечно, я тебя не разлюбила, и наверное, так все не закончится… Но во мне что-то изменилось, я сама не пойму — что… Знаю одно: я к тебе стала относиться… — она задумалась, — по-другому. Ты для меня уже не тот Митя… Я люблю тебя, но… не так самозабвенно и свято. Дело в том, что со вчерашнего дня я перестала тебе верить. Ты вот говоришь сейчас, а я думаю: для чего он мне это говорит? Конечно, я тебе нравлюсь, но насколько?.. Я думаю, что от тебя можно ждать чего угодно, и мне от этого страшно. И квартиру я твою не люблю! Раньше там был ты — единственный, а теперь — это квартира жены моего любовника, и все. Романтический дурацкий флер упал, Митя, и я ничего не могу с этим поделать.
Он слушал и понимал, что она говорит правду, а не заводит его, что она во многом права, но в одном лишь абсолютно не права: он любит ее искренне и сильно. Никакого значения не имеет то, что он вчера переспал с Риткой… Это все равно что… сходить в писсуар. Но так, конечно, он ей не скажет, однако намекнуть, чтобы она поняла, необходимо.
— Дорогая, — сказал он, кладя ей руку на колено, — я тебя прекрасно понимаю, но… Ты пойми, что вчерашний мой проступок — это даже не проступок… Это… Ну, это то, что тебя никак не коснулось, — ерунда, чепуха, — действие из чистой жалости и желания побыстрее унять истерику и убежать. Ты это пойми…