Вкус к смерти

О'Доннел Питер

Пока он остывал, расстелила на кухонном столе топографическую карту и долго изучала ее. Затем карандашом прочертила маршрут. Более двадцати миль по лесам и полям, напрямик, лишь дважды придется пересечь проселочные дороги.

Запомнив маршрут, она выпила кофе, потом вытащила из шкафчика шагаль — брезентовый контейнер для воды в форме бурдюка. Вылила в него две бутылки красного вина. Подумала, не взять ли с собой немного еды. Решила, что не стоит.

Босиком она вышла из коттеджа и направилась прямиком через лес и поле, легким и быстрым шагом, перекинув через плечо плащ и шагаль. Грубая почва не беспокоила

ее. Она с самого детства привыкла путешествовать без обуви.

Через два часа она остановилась на вершине прелестного покрытого зеленью холма, но не затем, чтобы отдохнуть, а только чтобы глотнуть вина из шагаля. Медленное испарение под лучами солнца охлаждало вино, делая его необыкновенно приятным.

До полудня она встретила всего лишь трех человек. Двоих она видела только издали, третий же, фермер, проводил ее подозрительным взглядом, приняв за цыганку. После шести часов пути Модести достигла конечной точки маршрута.

Это было очаровательное место, где под склоненными деревьями извивался ручеек, а трава на берегу была высокой и сухой.

Модести проголодалась, но не стала ничего предпринимать в поисках пищи. Выпив еще немного вина, она расстелила плащ под кустом, улеглась на него и уснула.

Один раз она почти проснулась, почувствовав запах дыма, и поняла, что не одна. Вспомнила о карте с прочерченным маршрутом, которую она оставила в коттедже, и, с благодарностью подумав о том, кто нашел ее, снова погрузилась в глубокий сон.

Солнце клонилось к западу, но лучи его все еще согревали землю, когда она окончательно проснулась и села.

В десяти шагах от нее, возле тлеющих углей костра, лежал на спине Вилли Гарвин. Модести потянулась за шагалем, висящим на ветке куста, встала и подошла к Вилли.

— Привет, Принцесса.

— Привет, Вилли-солнышко. Я умираю от голода.

Вилли встал и расшевелил угли длинной палкой. Под ними оказалось углубление, а в нем лежали два шара из спекшейся глины. Большие, с дыню величиной.

— Печеные ежи, — объяснил он, доставая нож.

— Ты балуешь меня.

Она не шутила. Испеченный в углях еж, хотчи-витчи по-цыгански, — настоящий деликатес. Они были обмазаны толстым слоем глины и лежали под раскаленными углями уже два часа. Если разбить глиняную корку, вместе с ней отойдет я кожа и хребтовая кость. Мясо ежа, приготовленное таким образом, обладает изумительным ароматом и превосходным вкусом.

Вилли уже набрал целый пучок листьев бурнета, имеющих приятный запах и вкус свежего огурца, сполоснул в ручье и завернул в них кусочки мяса.

В молчании они наслаждались великолепным ужином.

— Ну вот, теперь уже лучше, — наконец сказала Модести, протягивая ему шагаль. — Ты пришел сюда пешком, Вилли?

Он покачал головой.

— Я только в полдень приехал в коттедж. Увидел карту и сразу же отправился сюда. Машину я оставил неподалеку.

Модести встала и пошла к ручью вымыть руки. Вернувшись, она проговорила, глядя на него с невеселой улыбкой:

— Ну так что, нас опять покинули любимые?

Вилли кивнул.

— Круто пришлось на этот раз. А я уже было решил… — Он помолчал. — Так, по крайней мере, я думал.

— Я тоже. Уже приготовилась к тому, что из меня сделают наконец-то порядочную женщину. — Нахмурившись, Модести села. — Ну, окончательного решения я все же не приняла. Если уж решать,

то, я считаю, лучше это сделать мне самой. Правда, Вилли? А все-таки я тщеславная стерва, и мне еще никогда так не махали ручкой.

Она взяла сигарету, прикуренную для нее Вилли.

— Дело в том, что Стив так запутался, что мне самой захотелось помочь ему. Он так смешно пытался все объяснить. — Модести невольно усмехнулась с удивлением сказала: — Это мне нравится. Похоже, рана, нанесенная моей гордости, понемногу заживает.

— Что он сказал?

— Ну, он был страшно смущен, но тем не менее полон решимости. Заявил, что преклоняется предо мной и прочее в этом духе, но не может принять мой образ жизни. Он умер не менее шести раз, пока я сражалась с Венцелем, а когда он обнаружил, что меня нет в «скайвэгоне», его мозг провалился через горло в желудок. Он сказал, что воспринимает меня не как женщину, а как окружающую среду, и, к несчастью, очень опасную. И он знает, что я ничего не захочу в этом изменить. Я всегда нахожу какие-нибудь неприятности. А он их больше не вынесет. — Она снова фыркнула. — Он был очень бледный и говорил ужасно серьезно, но почему-то все получалось так смешно. По крайней мере, сейчас я понимаю, как все это смешно. — Модести попыталась подражать голосу Колльера: — Он заявил, что от природы слаб духом. Плохо приспособлен для шествия рука об руку с Суровой Потрошительницей. Это он меня так назвал. Ему такая перспектива совсем не по душе. Не смейся, Вилли!

— Прости, Принцесса. Я просто представил, как все это звучало в устах Стивена.

— Да, я знаю. Ладно, можешь повеселиться немного. Словом, в конце концов они сблизились с Дайной. И собираются пожениться. Он любит ее как-то совсем по-другому, чем меня, и, по его мнению, они гораздо больше подходят друг другу. Еще он просил, чтобы я все же не считала его уж совсем неблагодарной скотиной. Вот так. Теперь твоя очередь, милый мой Вилли. Что же сказала Дайна?

— В общем, то же самое. Немного поплакала. Самое главное, сказала она, заключается в том, что мне она не нужна. То есть я в ней не нуждаюсь по-настоящему. Понимаешь? А женщине необходимо, чтобы в ней нуждались. Вот суть разговора.

— Ну а ты что?

— Ну, я сообщил ей, что она разбивает мое бедное сердце и полностью лишает меня веры в себя. Что я, разумеется, закончу свои дни в каком-нибудь монастыре. Что никогда больше не осмелюсь подойти ни к одной женщине, смогу разве что симулировать обморок у тюремных ворот в Холлоувее, в надежде, что кто-нибудь из женщин-полицейских попытается по-хорошему вернуть меня к жизни. — Помолчав, вздохнул и прищурился, глядя на солнце. — Только подумай, ведь все это произошло в Масе. Они старались как-то помочь друг другу…

— Точно. Самое смешное, что я сама просила ее держаться поближе к Стиву. Опереться на него — для его же пользы, понимаешь?

— А я говорил Колльеру, чтобы он больше был с Дайной.

— Ну, ясно.

Они замолчали. Но это молчание не было натянутым или неловким. Наконец Модести сказала:

— У меня в Панаме назначено одно свидание. Возможно, я съезжу туда, но позже. В это время года там слишком жарко. — Она взглянула на Вилли. — А у тебя есть какие-нибудь планы?

— Ничего определенного. — Он задумался. — Может, открыть антикварный магазин? Вот о чем я сейчас подумываю.