Вкус коньяка
Шрифт:
Мне показалось, что выражение Зоиного лица слегка изменилось, насмешка исчезла. Улыбается, но без насмешки, счастливо.
– А может, мне рядом с тобой лечь?
– спросил я.
– Может, есть там что? Там, где ты? Может, тогда я просто не разглядел? Не увидел?
Ответь, Зоинька. Ответь, единственная моя!
Зоя молчала. Молчала и по-прежнему улыбалась. Вот и пойми! Она и при жизни была не очень-то разговорчивой. Молчит, и думай, что хочешь, угадывай ее ответ.
– Устал я. Одиноко мне. Ты там, я здесь. Разве можно вот так… десять лет порознь? Знать бы, что встретимся на том свете, не стал бы резину тянуть. Знать бы… Помнишь, в командировки уезжал.
Я сгреб опавшие листья с могил в полиэтиленовый мешок, унес на свалку. Потом тряпицей, смоченной "карачинкой", протер портреты сына, невестки и годовалой Лизоньки. Хоть и чисто все с виду, но пыли налетело. Протирая Зоино изображение, невольно залюбовался им.
Мастер был хороший. Выбивая Зоин портрет на черном камне, перенося изображение с фотографии, он не схалтурил, смог передать то самое выражение ее лица, которое я знал и помнил, которое любил и которое было на фотографии. Это была моя любимая фотография. Как всегда, я подловил Зою неожиданно. На Этой фотографии моей жене тридцать лет.
Почему-то я всегда помню ее тридцатилетней, хотя мы с Зоей с одного года и теперь ей столько же, сколько мне - шестьдесят. А когда упал и разбился этот самолет, в котором они с Мишкой, Светланой и
Лизонькой летели из Иркутска, возвращаясь из гостей от Светланиных родителей, ей было пятьдесят. Но помню я ее всегда только тридцатилетней. Высокая, яркая, красивая. Она не была болтушкой.
Может, поэтому мы так понимали друг друга? Без слов. Я всегда знал, хорошо ей или плохо. А Зоя, тут и говорить нечего, она знала меня, как облупленного. Иногда, я только подумаю, а она говорит слова, которые я сказать хотел. И наоборот - я скажу что-то, а она мне:
"Только что хотела тебе сказать именно это". Часто одновременно произносили одну и ту же фразу. Скажем одно и то же и расхохочемся.
Но вообще Зоя редко смеялась, только улыбалась. Нежно, с любовью, как на той фотографии…
*5.*
Нам было по тридцать, Мишке шел шестой год.
Мы отдыхали на Одесских лиманах. Втроем, семьей.
Славное было время! Вообще славное, не только для нас троих, для всех людей, живущих в Советском Союзе. Практически каждый советский человек мог позволить себе летом отдых на море. На нашем море - на
Черном, на Балтийском… Украина, Латвия, Грузия были республиками, и никто не тянул одеяло на себя. Никто не считал, что русские покушаются на их суверенитет, про визы никто и не слыхивал.
Мы жили в кемпинге, в белом пластиковом трейлере. Завтракали, обедали и ужинали в общей столовой, расположенной на возвышенности, метрах в ста от кемпинга. Фрукты были на столе постоянно. Но мы еще и покупали, в основном арбузы. За копейки, на рубль три штуки, молдаване привозили. Арбузы такие - просто прелесть! Один к одному, но небольшие - величиной вполовину волейбольного мяча. Кончиком ножа коснешься темно-зеленой поверхности, мячик с треском раскалывается пополам, а внутри - прохладная и сахаристая ярко-красная мякоть, шкурка тонкая, а косточки в арбузе не коричневые, а абсолютно черные. Таких арбузов я больше не ел нигде.
После завтрака мы шли на лиман, который был где-то в километре от кемпинга. Возвращались к обеду и снова туда, на море, до самого ужина. Мы купались в теплой воде лимана, жарились на солнце, объедались арбузами, разговаривали о важном и о всякой пустяковой всячине. И после ужина мы шли на лиман, любовались
Это были незабываемые дни. Если сказать, что в тот отпуск мы сблизились и стали единым целым, это будет неправдой. Мы всегда были единым целым, настоящей семьей, какую не часто встретишь, но в те дни наше единение достигло предела и такого уплотнения, что казалось, нет силы, способной разрушить наш мирок, оторвать нас друг от друга. Мы даже сны с Зоей видели одинаковые. В них всегда были мы втроем - я, она и наш Мишка.
Этот отпуск мы откладывали два года. Я завершал проект, сроки поджимали. Потом мотался по командировкам - то в Москву для различных согласований и утверждений, то на место планируемого
"объекта", на север Западной Сибири. А у Зои была своя работа, и так совпало, что и у нее в то время была запарка, и ей приходилось ездить в командировки. Не так часто, как мне, но тоже приходилось.
Мишка был чуть ли не брошенным на произвол судьбы. Я возвращался из очередной командировки, уезжала Зоя. Приезжала она, нужно было ехать мне. Иногда и одновременно отсутствовали. Хорошо, соседка Аня выручала. У них с мужем детей не было и Мишка, что называется, прописался в квартире напротив.
Но вот все заботы остались позади, я взял путевки с семидесятипроцентной скидкой от профсоюза, в Сергеевку, и мы у
Черного моря, на лиманах.
Наш отпуск был похож на сказку. Мы наслаждались обществом друг друга, наверстывали упущенное для личной жизни, отданное работе время. Мы бездельничали, впитывая в себя солнечную энергию и морскую соль, и в неимоверных количествах потребляли витамины и промывали почки арбузами. Много фотографировались. В основном я фотографировал
Мишку, Зоя не очень любила фотографироваться, точнее, совсем не любила, говорила мне, что в жизни она выглядит лучше. Я не спорил, я знал это, но всегда старался исподтишка щелкнуть затвором и запечатлеть мою любимую в тот момент, когда она не подозревала, что я снимаю.
Вот она выходит из воды, как Афродита из пены морской, только не обнаженная, а в купальнике. Волосы струятся по загорелым плечам.
Вот она ест арбуз, зачем-то подставив ладошку, чтобы арбузный сок не капал на серый, образованный колотыми ракушками песок.
Вот стоит, нагнувшись, грозит Мишке пальцем, за что-то отчитывает нашего непоседливого сына. Может быть, Мишка не хотел вылезать из воды. Его звали, а он делал вид, что не слышит родительского зова. А может, увлекшись поисками ракушек, совершенно не похожих на те, которые уже собраны им в немалом количестве, ушел далеко по берегу, и его пришлось искать, крича на весь пляж. А может, еще чего натворил. Мишка похож на обгорелую головешку с копной белых, выгоревших на солнце волос. Он стоит, насупившись, и смотрит себе под ноги, делает вид, что внимает и раскаивается, а сам между тем шевелит пальцами ног и с интересом наблюдает, как песок просыпается меж ними. За просеиванием песка сквозь пальцы очень интересно наблюдать, даже взрослому. А Зоины кудри превратились в расплавленное золото. Они тяжело стекают вниз, полузакрыв Зоино лицо, и между вьющимися прядями проглядывают солнечные лучики. Жаль фотографии черно-белые, не могут передать этот оттенок. Но я помню его. Я помню каждую искорку в Зоиных волосах.