Вкус невинности

Роксана Гедеон

–– Вы не хотите? – Румянец разлился по ее лицу. – Может быть, мои друзья не подходят вам, господин граф?

–– Может быть, мадемуазель.

–– Вы не правы! Среди них есть даже один австрийский князь, он замечательно рассказывает о своих дуэлях, и у него имеется два ордена от королевы бельгийской… А у вас есть ордена?

–– Нет, но я предпочитаю не иметь их, чем иметь фальшивые.

Ответ прозвучал более чем резко. Адель вспыхнула еще больше:

–– Нет! Неправда!

Эдуард чуть было не сказал, что настоящий австрийский князь вряд ли был бы завсегдатаем такого дома, но

что-то в глазах Адель заставило его удержаться. Он настойчиво привлек ее за руку к себе, обнял за талию:

–– Слышите, мадемуазель? Музыка чудесна. Вы любите танцевать?

Он нашел верный способ замять спор. Зеленые глаза Адель распахнулись, полыхнули лукавством, и она загадочно произнесла, поддаваясь его рукам:

–– С графами – особенно… да еще если они настоящие, а не фальшивые.

Она оказалась в танце такой гибкой, нежной и податливой, что, похоже, была готова изменяться под его прикосновениями и таять, как воск. Ее длинные черные ресницы бросали тень на щеки. Эдуард видел ее склоненный чистый профиль, слышал, как часто и легко она дышит, и испытывал смешанные чувства нежности и желания. Она нравилась ему. Да, нравилась! Он не мог понять, что кроется за этой внешностью – невинность девушки или искушенность проститутки, которая только притворяется невинной. Когда она откидывала голову, сверкала изумрудным взглядом, лукаво улыбалась, послушная его рукам, он был уверен в последнем. Он был готов заплатить, лишь бы выяснить, в чем тут дело. Но как это сделать? Что предложить? И можно ли сделать это вообще?

Адель на какой-то миг притихла, перестала улыбаться, словно почувствовав напряжение своего партнера. Эдуард отвел ее на место. Декольте ее зеленого платья позволяло видеть, как быстро вздымается от учащенного дыхания ее грудь. Она раскраснелась, волосы у нее повлажнели и от этих светлых кос исходил неуловимый пьянящий аромат. Эдуард чувствовал его, казалось, всем телом. В висках у него застучало. От Адель веяло такой красотой и чувственностью, что он едва не терял самообладание, сгорая от желания. До безумия хотелось чувствовать ее, прикасаться к ней, ощутить, каковы на вкус эти свежие пухлые губы, но он лишь молча стоял, спрятав руки за спину и пожирая ее полным звериного желания взглядом.

Она заметила этот взгляд, и чуть отодвинулась.

–– Вы сейчас похожи…

–– На кого?

–– Не знаю… но я чувствую себя, как мышь, которую собираются съесть!

Эдуард не сдержал улыбки. О чем свидетельствует это простодушие? Хотелось понять ее.

–– Вот видите, мадемуазель, а совсем недавно вы говорили, что готовы видеть меня и днем, и ночью.

Она рассмеялась.

–– Нет, я ошиблась! Днем вы будете как раз кстати, но ночью явно помешаете.

Эдуард дерзко спросил, провоцируя ее:

–– Почему же?

–– Не знаю. Скажите, а вы… вы без одежды такой же красивый, как и в этом сюртуке?

Ему казалось невозможным, чтобы она говорила такое сознательно.

–– Если только вы захотите, Адель, постараюсь вас не разочаровать.

Она смутилась, но лишь на миг, и нисколько не возразила против того, чтобы он назвал ее по имени. Потом, растерянно теребя оборку на корсаже, пробормотала:

–– Вы такой… такой дерзкий.

Думаю, порядочным девушкам такое выслушивать нельзя.

–– Я не хотел вас обидеть. Вы слишком хороши, Адель, чтобы будить во мне злые чувства. К тому же, порядочные девушки скучны.

Она непонимающе взглянула на него, но ничего не сказала. Эдуард произнес, завладевая ее рукой:

–– Может быть, для того, чтобы подружиться, нам надо встретиться в каком-то ином месте?

Ее зеленые глаза распахнулись, и в них снова мелькнула робость:

–– Не знаю. Что, если мама…

–– Не говорите ей ничего. Умеете вы ездить верхом?

–– Да.

–– Я заеду завтра за вами. В полдень, договорились?

Она взглянула на него так открыто, наивно и просто, что этот взгляд снова заставил его сомневаться в ней, и кивнула так естественно, словно ничего другого, кроме как согласиться, ей и не оставалось.

–– Хорошо. Я ничего не скажу маме.

Эдуард молчал, чувствуя себя полным идиотом. Он понимал, что к девушкам нужен иной подход, чем к женщинам, но не мог найти его. Черт возьми, да девушка ли она? То, как легко она согласилась отправиться завтра на прогулку, свидетельствовало, что Адель поддается на быстрые уговоры, которые применяют, когда имеют дело с опытными дамами. Она быстро приняла его игру. Да и как могла она остаться такой простодушной, живя в борделе? Он взглянул в ее сияющие глаза и какой-то миг был почти убежден, что она расставляет ему ловушку, что не он соблазняет ее, а она его.

Впрочем, какого черта! Эдуард раздраженно качнул головой. Будет ли он ее первым любовником или двадцатым, что за разница? Он желает ее, какой бы она ни была. Этой женщины он готов добиваться. И только это имеет значение.

–– Вы сердиты? – спросила Адель. – Я ведь пообещала.

–– Нет, моя милая, я не сердит. Я говорил уже вам, что мое лицо обманчиво.

–– Вы похожи на одинокого романтического героя. На Лару. Я читала о нем у Байрона. Ах, как хорошо все-таки, что вы появились! Я о вас много мечтала.

Прежде чем он успел осмыслить это ошеломляющее заявление, Адель подняла голову.

–– Мама смотрит на нас, – произнесла она негромко. – И ваш дядя, господин барон – тоже.

Услышав это, Эдуард сделал то, о чем думал уже давно, – сделал потому, что ему этого хотелось, но и потому, что хотел кое-что понять. Его рука скользнула вокруг талии Адель, и девушка послушно подчинилась, когда он привлек ее к себе. Смятение мелькнуло в ее глазах, но лишь на миг. Она задышала чаще, но не сопротивлялась, когда он легко, мимолетно коснулся ее рта. Ее губы приоткрылись, так, что он ощутил ее душистое дыхание.

–– Нас увидят, – прошептала она.

Он позволил ей отстраниться, но лишь чуть-чуть, ибо в этот миг как никогда понял, что Адель нужна ему. Неизвестно, надолго ли, но сейчас нужна. Все так же удерживая ее за талию, он коснулся губами белой кожи у нее на запястье, поцеловал долгим, нежным, горячим поцелуем, от которого она содрогнулась, и почувствовал, как бешено у нее бьется пульс. Она казалась завоеванной, покоренной до конца. Было даже что-то непонятное в том, что она так подчиняется этим ласкам, – здесь, на виду у всех, на глазах у матери.