Вкус пепла
Шрифт:
Патрик отнесся к ее рассказу скептически:
— Чтобы ребенок кричал сорок пять минут перед тем, как заснуть? Неужели так лучше? В детской консультации ведь сказали: если ребенок кричит, надо дать ему грудь. Хорошо ли это — позволять ей столько кричать?
Видя, что муж встретил ее рассказ без энтузиазма и не выразил одобрения, Эрика возмутилась:
— Никто и не собирается заставлять ее кричать по сорок пять минут. Через несколько дней это время сократится. И вообще! Если ты не согласен, то можешь сам сидеть дома и ухаживать за ней! Ведь это же не тебе приходится
Затем она разразилась слезами и умчалась в спальню. Патрик остался в кухне, чувствуя себя идиотом. Опять он не подумавши ляпнул что-то не то!
~~~
Фьельбака, 1928 год
Два дня спустя во Фьельбаку приехал ее отец. Агнес встретила его, сидя со сложенными на коленях руками, в тесной каморке, где нашла временное пристанище. Когда он вошел, она подумала, что молва оказалась права. Выглядел он очень плохо: волосы еще больше поредели, и если несколько лет назад он был разве что немного полноват, то сейчас потучнел и у него появилась одышка. От ходьбы его лицо раскраснелось и залоснилось, но под краснотой проглядывал землистый цвет, которого не мог скрыть никакой румянец. Вид у Августа был нездоровый.
Нерешительно переступив порог, он удивленно обозрел маленькое и тесное помещение, но когда его взгляд упал на Агнес, так и бросился к ней и крепко прижал к груди. Она не воспротивилась его порыву, но сама на него не ответила, руки ее продолжали покоиться на коленях. Он же предал ее, и этого ничто не могло изменить.
Август ждал от нее ответного объятия, но, так и не дождавшись, опустил руки. Однако он не мог удержаться и не погладить ее по щеке. Она вздрогнула, словно он ее ударил.
— Агнес, Агнес, бедная моя Агнес!
Он сел на стул, но больше уже к ней не прикасался. При виде сострадания, написанного на его лице, ей стало противно. Собрался наконец-таки прийти! Четыре года назад — вот когда ей был очень нужен отец и его родительская забота. А теперь уже поздно.
Август принялся было горячо говорить, но дочь упорно не глядела на него, и скоро слова застряли у него в горле.
— Агнес, я знаю, что поступил неправильно, и что бы я ни сказал, это уже ничего не изменит. Но позволь мне помочь тебе в этот трудный час! Вернись домой и разреши мне заботиться о тебе! Все может стать как прежде, все может вернуться! То, что случилось, это ужасно, но вместе мы сделаем так, чтобы ты об этом забыла.
Мольбы его набегали, как волны, и разбивались о ее непроницаемую броню. Его слова казались ей издевкой.
— Милая Агнес! Вернись домой! Я дам тебе все, что ты захочешь.
Краем глаза она видела его трясущиеся руки, а умоляющий тон доставлял ей несказанное удовлетворение. Сколько раз она об этом мечтала, представляла себе, как это будет, пока тянулись все эти мрачные годы.
Она неторопливо обернулась к нему. Август воспринял это как знак, что она услышала его мольбы, и тотчас же потянулся, чтобы взять ее за руки. Она, не поведя
— В пятницу я уезжаю в Америку, — сказала она и с наслаждением наблюдала за тем, как меняется выражение его лица после ее слов.
— А… а… Америка! — запинаясь, выговорил Август, и Агнес увидела, как над его верхней губой выступили капельки пота. К чему бы он ни готовился, но этого не мог ожидать.
— Андерс купил нам всем билеты. Он мечтал, что там нас ждет счастливое будущее. Из уважения к его воле я собираюсь ехать туда, — объявила она театральным тоном и перевела взгляд с отца на окно.
Она знала, что ее профиль красиво смотрится против света, а черное платье подчеркивает белизну кожи, которой она так гордилась.
Два дня все ходили вокруг нее на цыпочках. В ее распоряжение предоставили маленькую комнатку, где она могла оставаться, сколько ей понадобится. Все пересуды у нее за спиной, все презрение, которое на нее изливали раньше, исчезли, как не бывало. Женщины несли ей еду и одежду. Все, во что она была одета, ей дали взаймы или подарили. Ничего своего у нее не осталось.
Навестили ее и товарищи Андерса по каменоломне. Одетые в выходные костюмы, отмытые, насколько возможно, они подходили к ней, стиснув в руках шапки, и, опустив глаза в пол, пожимали ей руку, со словами соболезнования вспоминая погибшего.
Агнес не могла дождаться часа, когда покинет наконец эту компанию в потертой и залатанной одежонке и сядет на корабль, который повезет ее на другой континент. По пути морской ветер унесет всю насевшую на нее грязь и выветрит дух нищенского убожества, который, как ей казалось, пристал к коже. Еще несколько дней ей придется терпеть их сострадание и жалкие попытки выказать благожелательность, а затем она отправится в путь, чтобы никогда больше не оглядываться назад. Но сначала надо добиться того, чего она хотела, от жирного краснорожего старика, который сидел напротив и который четыре года назад обошелся с ней так жестоко. Она заставит его заплатить за тот поступок. Дорого заплатить за каждый год из четырех прошедших.
Отец все еще заикался и никак не мог опомниться от только что услышанного сообщения.
— Но… но… н-на что ты там будешь жить? — спросил он встревоженно, отирая пот со лба маленьким платочком, вынутым из кармана.
— Не знаю, — произнесла она с глубоким театральным вздохом и нахмурилась, чтобы по лицу пробежала тень озабоченности. Тень должна была мелькнуть, задержавшись ровно настолько, чтобы ее заметил Август.
— Может быть, ты все-таки передумаешь, душенька? Осталась бы лучше со старым отцом!
Она резко помотала головой и стала ждать, когда он додумается сделать ей другое предложение. И он не обманул ее ожиданий. Мужчинами так легко управлять!
— Не могу ли я тебе как-то помочь? Какая-то сумма, чтобы устроиться на первых порах, и пособие, чтобы тебе хватало на жизнь? Может быть, ты согласишься принять от меня хотя бы такую помощь? Иначе я умру от беспокойства, как ты там будешь одна, так далеко от дома.
Агнес притворилась, что раздумывает, и Август поспешно добавил: