Вкус свинца
Шрифт:
– И что я там буду делать? Я же не состою в обществе.
– Ничего. Хватает того, что я состою. Приглашение на двоих.
Вдруг представил себе, как Коля берет меня под руку, и мы вдвоем, словно дружная пара, гордо входим в двери общества. Меня разбирает смех.
– Что ты ржешь, как придурок? – Коля хмурит брови, а я не могу остановиться.
– Не сердись, но, может, тебе бы лучше подошла какая-то дама, а не я?
– Дурак он и есть дурак. Кто это ходит в лес со своими дровами? Я ж для тебя стараюсь. Может, там кого себе найдешь.
– А
– Не петушись. Можно подумать, я не вижу, как у тебя глаза начинают бегать, как только рядом юбка появляется.
Тяжело вздыхаю. Может, и начинают… может быть… Что он ко мне привязался? Думал бы лучше о себе.
– Но ведь сначала – Рождество, – увиливаю от темы. – Где будешь отмечать?
– Нигде… дома.
– Один?
– А что такого? Зажгу свечку, откинусь в кресле с бокалом грога… отлично. Мне больше ничего и не нужно.
– Так приходи к нам, – приглашаю я, хотя с мамой и Вольфом еще не договаривался.
– Спасибо, но не хочу у вас путаться под ногами. Это же семейный праздник.
– Как будто ты чужой. Родственник все-таки.
– Ну, не знаю… А Мария в курсе, что ты меня приглашаешь?
– Конечно, знает. Сказала, что будет здорово хоть раз в году тебя увидеть, – слегка привираю, но уверен, что мама думает так же. – Если придешь к нам на Рождество, тогда я пойду с тобой на новогодний бал.
– Ишь ты, шутник выискался! – смеется Коля. – А что мне с подарками прикажешь делать?
– Не нужно никаких подарков. Возьми какую-нибудь интересную бутылку для Вольфа, маме – конфеты, и все.
– Ты думаешь? – Коля в раздумье покусывает нижнюю губу. – Нет, без подарков нельзя… посоветуй что-нибудь!
– Ну, правда – не нужно. Вечно все носятся с этими подарками. Это же праздник для души, Иисус родился…
– Да, но восточные волхвы несли ему всякие дары.
– И все-таки подарки не самое главное.
Какое-то время продолжая спорить, договариваемся до того, что вместо елки можно использовать фикус, но цель достигнута – Рождество будем праздновать вместе.
«Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!» – завершая богослужение, провозглашает священник Биргелис, мы все вместе поднимаемся и выходим из храма. Женившись на маме, Вольфганг сменил немецкий приход на латышский. А сегодня вечером даже и Николай – раз в год-то можно – пришел вместе с нами в Торнякалн- скую церковь.
Уже стемнело, но лучи фонарей, отражаясь в сугробах, щедро освещают дорогу домой. Как и полагается в дни торжества. Церковные колокола еще звонят, там и сям из открытых форточек доносятся голоса, пахнет тушеной квашеной капустой и только что испеченными пирожками, и легко представить, что в квартирах, где еще не задернуты шторы, украшены елки, горят свечи и накрыты столы. Кажется, вся округа охвачена предпраздничной радостной суетой, и мое настроение – лучше не бывает. Вольфганг с мамой под руку идут впереди, а мы с Колей за ними. Мы не обсуждаем только что услышанную проповедь, как делаем обычно, нам хорошо и так.
Приближаемся
– Ничего себе! Лупит в колокол, будто конец света настал, – досадливо говорит бородач.
– Верно, господчики из молельни топают, – громко отвечает высокий и приближается к нам. – Эй, Рига в какую сторону? Заблудились мы в этой глухомани…
– Вы уже в Риге. Глухомань, как вы изволите выражаться, но все-таки Рига, – с достоинством отвечает Вольфганг.
– Не задирай нос, тоже мне, умник нашелся, – подвыпивший вызывающе смотрит на Вольфа. – Фриц, что ли? Эй, тебе уже давно пора отправляться в фатерлянд. Чего ты тут забыл?
– Атебе какое дело, забулдыга? Прочь с дороги!
– Что ты сказал? Браток, ты слышал, как он меня послал?! – рябой глянул на бородача.
– Пощекочем перышками? – бородатый испытующим взглядом обводит меня и Колю.
У меня от страха живот скрутило, потому что я знаю, что такое «пощекотать перьями». Ножи. Определенно, у них в карманах острые ножи.
– Что вылупился? – Коля делает шаг навстречу бородатому. – Вали куда подальше и оставь человека в покое.
– Постой-ка… а я этого знаю! – указывая пальцем на Николая, он отступает и поворачивается к собутыльнику. – Он одному из наших шею свернул.
– Когда? Кому? Это Ансису, что ли?
– Да нет, другому. Еще на войне. Поймали мы его, партизана, а он ночью охранника – чик, и удрал. Ну, милок, на этот раз не выйдет! – он резким движением вынимает из рукава нож и направляет его на Николая. – Что? Уже дрожишь, как старая шлюха?
– Да уж не тебя, красная сука, мне бояться. Забыл, как сам драпал в девятнадцатом году, наложив в штаны? – Коля в долгу не остается.
Бородатый открывает рот, но душераздирающий крик останавливает его.
– Поли-ци-я-я-яа! – никогда в жизни не слышал, чтобы мама так громко кричала.
– Ах, ты стерва! – высокий злобно цедит сквозь зубы и направляется к маме, но неудачно – Вольф не какой-то там слабак, он даже выше этого длинного.
Он хватает рябого за затылок и резко опускает вниз. Нос встречается с поднятым коленом Вольфа, и длинный, скорчившись, падает.
– Так в какую сторону тебе нужно было идти? – Вольф поднимает его за воротник и пихает лицом в сугроб. Ощупывая свое окровавленное лицо, длинный шипит, как вскипевший чайник.
Пока отчим разбирался с одним, другой, перекидывая нож из руки в руку, надвигается на Колю. Николай отступает и начинает раздеваться. В первый момент не понимаю, что он задумал, но, когда он набросил свое пальто на голову бородатому и у того от неожиданности выпал нож, я начинаю действовать. Тут же наступаю противнику на ногу и кричу Коле, чтоб он бил. Получив удар кулаком в грудь, бородатый теряет равновесие и валится на своего уже лежащего напарника. Коля поднимает пальто и тщательно отряхивает.