Вкус жизни

Шевченко Лариса Яковлевна

– Слава, мы тебя не очень затруднили своим неожиданным появлением? Ведь как снег на голову свалились. Мы треплемся, а ты, бедняга, сегодня, наверное, все утро из кухни не вылезал, – притворно-жалостливо сказала Инна.

– Ничего, я отыграюсь на супруге, когда в гости придут мужчины с моей работы, – весело отреагировал Слава.

Кира чуть укоризненно взглянула на мужа.

– Шучу, шучу, – быстренько перестроился Слава. – Мы всегда все заботы делим на двоих.

Лена видела, как приятно Кире слышать эти слова, если даже в них не на все сто процентов была правда.

– Слава, ты теперь полностью наш? У тебя сегодня больше нет занятий? – спросила Рита.

– Днем еще две пары, а вечером подготовительные

курсы для будущих абитуриентов. Как видишь, работы под завязку.

– Боишься расстаться с единственным пока мужчиной в нашей компании? – подколола Инна Риту.

Слава быстро взял инициативу в разговоре в свои надежные руки.

– А знаете, дорогие дамы, как я сына понятию совести учил? Не утруждал себя длинными беседами, просто рассказал ему два случая из жизни его родной бабушки Ани.

Используя право преимущественного голоса хозяина, Слава поднял серьезный вопрос о воспитании мальчиков отцами. Ему, наверное, хотелось подчеркнуть важность мужского влияния на детей, а может, он просто свой собственный отцовский опыт решил поставить вровень с женским. Не одним же дамам делиться своими удачными жизненными моментами. Его наблюдения и выводы тоже кое-что да значат.

Слава никогда не ссылался на занятость, беря заботы о детях на себя, не притворялся, как некоторые из его сотрудников, безразличным к семейным проблемам. И тем был горд, чем заслужил уважение в кругу семей, которые не чурались испросить у него совета в трудных ситуациях воспитания не только сыновей, но и дочек. И он со скромной гордостью знающего себе цену отца семейства помогал им выпутаться из затруднительных ситуаций. Друзья поговаривали, роняя на Славину душу «капельки меда», что он дока не только в физике, но и в педагогике и, несомненно, это свойство у него врожденное, потому-то любит он и бурное, и серьезное времяпрепровождение с внуками.

– Поделись с нами, если не трудно, такой опыт не бывает лишним, – попросила Эмма.

Она старалась, чтобы каждый из присутствующих раскрылся и преподнес что-то новое в ее педагогическую копилку. Перестройка вынудила ее стать (хоть всего лишь на полставки) еще и учительницей в школе, и она, привыкшая к работе относиться вдумчиво, вкладывать в нее всю душу, не упускала случая набраться у своих друзей теоретического опыта воспитания школьников.

– Да уж, какой тут труд, добром вспомнить старого человека. Так вот, мама мне рассказывала: «Трясли мы с друзьями яблони в соседском саду. Я не услышала, как появилась моя мама и давай стучать соседке в окно, чтобы сообщить о хулиганах. Все разбежались, а я осталась сидеть на макушке очень высокой груши. Мне было жутко стыдно, вот я и прыгнула, пренебрегая собственной безопасностью. Не было времени спускаться. Ничего не сломала, только очень сильно побилась. Но стыд все равно был сильнее боли».

Еще был случай. «Торопилась я домой, а на железнодорожных путях длинный состав стоял. Только я подлезла под вагон, а поезд тронулся. Лежу, к земле прижимаюсь и о путевом обходчике думаю. Не разрешал он нам лазить под вагонами. И так мне было совестно перед ним, что лязг вагонов не казался мне страшнее стыда. А обходчик как раз в тот день дежурил на станции. Увидел меня между рельсами и просит: «Деточка, вожмись в шпалы, не шевелись». Я почему-то не боялась, что меня за платье зацепит и потащит. Я умирала от стыда перед этим добрым старым человеком. Потом дома долго плакала. И совсем не из страха перед наказанием». Чувствительно голос мамы касался моей души, проникая в самую глубину. Вот такая у меня была наука воспитания. И для внуков она прозвучала.

Мама… женщина тонкой души, невесть откуда получившая свое величие, прозрение и знание. Интуиция ее была намного сильнее многочисленных житейских талантов. Умела гасить любые отрицательные вспышки в семье. «Ее можно прикладывать

к больным местам», – шутил мой отец. «Сестра милосердия, святая, добрейшей души человек», – говорили о ней соседи. Не было в ней злобного негодования по поводу потери денег, собственности. Достойно переносила удары судьбы. Религиозной не была, но жила по-божески.

Глаза Славы погрустнели. Его мама уже ничего никому не расскажет. Но есть благодарная память, и это успокаивало его сердце. В комнате наступила тишина. Солидные женщины, сами уже бабушки, с теплой грустью вспоминали своих родителей. Они любили свои семьи, искренне гордились ими. Не их вина, что война рано лишила некоторых из них родительской любви и ласки. Лица подруг посветлели, легкая задумчивая улыбка трогала губы. Это была минута доброй памяти, минута благодарности всему старшему поколению за все, что они успели сделать для них.

– Она так и осталась сердцем в последней войне, где погибли два ее сына. Снизошла на нее высшая милость, до девяноста девяти дожила. И умирала, как светлый ангел – тихо, спокойно, будто бы в предчувствии бессмертия. Такая свобода, такой покой и умиротворение были в ее лице, столько благородства и достоинства! Говорят, так уходят из жизни безгрешные, – по-доброму вспомнила свою свекровь Кира. – Сегодня обязательно выпьем за наших родителей, ушедших из жизни – кто в военные годы на поле брани, кто от голода на жирном черноземе родных полей, кто среди внуков и правнуков… мало ли где обрывались их жизни по воле судьбы. Главное, что они успели передать нам свои гены порядочности, верности, гены любви к родине, семье.

Наступило минута уважительного молчания, минута поклонения родителям.

Первой тишину нарушила Лиля, рыжеволосая, пухленькая, грустноглазая. Какой егозой была! А теперь медлительной стала. Устала от забот.

– Сами знаете, время сейчас сложное. Дочь моя вечно мечется в поисках подработок: то за квартиру денег не хватает заплатить, то за питание в школе. Кандидату наук мало платят. Не знаю, что бы с внучкой было, если бы я не помогала в ее воспитании.

Вот недавно мы с Галочкой жуткую картину наблюдали, когда шли из поликлиники в школу. Смотрим через дорогу: у магазина стоят три девочки и мальчик. Похоже, пятиклассники. Вижу, как две подружки на мальчика науськивают третью – высокую, худенькую, подвижную – подбивают ее на что-то нехорошее. По их неприятным, хитреньким взглядам мне сразу стало ясно – пакость задумали.

Худенькая, заводная девочка выслушала подружек, азартно подскочила к мальчику и что-то закричала ему в лицо, подпрыгивая от восторга. Слов я не слышала – уровень уличного шума был слишком высок. Видела только, что девчонки ехидно посмеивались, а мальчик злился и нервничал, аж волчком крутился и краснел до малинового цвета.

Иду я по переходу на зеленый свет, а сама продолжаю следить за школьниками. Перешла дорогу, руку внучки отпустила. И вдруг в момент загорания красного фонаря мальчик сорвался с места и побежал наперерез трем машинам, выстроившимся в ряд и уже двинувшимся с места. Я остолбенела от страха, и только увидев мелькнувшую ногу, успевшую за долю секунды вынырнуть из-под колеса третьей машины, ожила и направилась к девчонкам. А они хохотали. Упивались своей глупостью.

«Теперь такие у вас «феньки»? А если бы этот мальчик по вашей вине погиб под колесами машины? Вы не подумали об этом, ненормальные?!» – истерично заорала я.

Сейчас, конечно, мне стыдно вспоминать о своей несдержанности, но тогда меня трясло, я была в шоке от пережитого и никак не могла успокоиться.

Высокая девочка так и застыла с широко распахнутыми глазами и открытым ртом. Лицо ее выражало ужас. Двух других мои слова привели в замешательство, испуганно забегали их маленькие черные глазки, и они мгновенно «слиняли».