Вкус жизни
Шрифт:
Как-то жаловалась: «Взрослые сами запутывают свою жизнь, а потом говорят «се ля ви», оправдывая свою несдержанность или неспособность противостоять соблазнам. И детям жизнь портят. Они наворочают черте чего, а нам разгребай. От нас требуют честности, а сами юлят, изворачиваются. Плохие люди затягивают в свои сети хороших, но слабых, ставят их в безвыходное положение. Порядочным можно остаться, если только ты носа не высовываешь дальше своего огорода. А если захочешь добиться большего – ныряй в общий котел». Порой мне кажется, что она в душе так и осталась той наивной девчонкой, не желающей прыгать в котел и отстаивающей свое право на полную независимость.
Никогда не хотелось ей быть как все ни во мнении, если оно не совпадало с ее собственным,
…У каждого ребенка рано или поздно разрушается идеальное представление о родителях или о других любимых людях. Это всегда страшно тяжело, но, наверное, неизбежно. Сложность заключается в том, что у ребенка даже мелкие разочарования оставляют слишком глубокие раны, которые, запрятавшись глубоко-глубоко, кровоточат всю жизнь. Что уж говорить о чужих людях, которых пытаешься полюбить и простить. А если оказывается, что они не чужие… это еще большая трагедия. Лучше бы сразу, наотмашь, если фантазии не хватило придумать интересную байку, похожую на правду… Мы же в детдоме придумывали и верили.
Наверное, можно простить отца и мать, если они оставили тебя большой, а в детстве растили… Трудно полюбить, если узнала их слишком поздно, когда раннее, беззащитное детство прошло без них. Хотя если любят, наверное, можно. Но это если любят… А может, они все-таки чужие?»
…Страхи ее теперь были более осознанные, а потому контролируемые. Раз шла из магазина через речку и напросилась к подружке покататься на лодке. (Очередь за хлебом была небольшая, и она могла позволить себе маленькое получасовое приключение, не опасаясь взбучки от матери.) Но когда очутилась на середине реки, темные, почти черные волны испугали ее. Ей показалось, что они готовы затянуть ее в глубину. Природа перестала радовать. Она уже не разглядывала золотой лес на берегу, не изучала излучины, проемы. Ветер стал резким и холодным, леденил спину. Она с опаской поглядывала на высокие волны и стремительно закручивающиеся струи и ждала, когда же наконец они причалят. «Небо и вода – не мои стихии. Мне нужна твердая почва под ногами», – решила она. Позже сшила себе из подручного материала спасательный пояс. За десять минут, которые давались ей на то, чтобы помыться на речке после работы в поле или огороде, плавать не научишься. Потом, прежде чем на что-то соглашаться, продумывала «детали», осторожничала.
…Дождь она любила с грозой. А «сухие» грозы ей были неприятны, она чувствовала в них что-то мистическое, непонятное, они – как не свершившееся чудо.
…Часто, очень часто случалось с ней такое: отправляется куда-нибудь, но уже знает, что напрасно идет, без пользы. С раннего детства такую особенность за собой замечала. А еще обращала внимание на то, что первая ее мысль всегда была верной, а все остальные ошибочны. И нечего было изощряться. Странное чувство спокойного знания и понимания предстоящих событий у нее само собой возникало. Знаки-подсказки приходили во сне, случались в виде спазмов в сердце, тяжелой головной боли или являлись будто бы чужой внезапной мыслью. Плохое всегда предчувствовала. Но она пугалась своим догадкам, сама,
А простые вещи Лена часто не понимала. Ей первое время не приходило в голову, что при свидетелях не стоит говорить человеку открыто, прямо в лицо о недостатках его поведения – лучше потом, один на один или вообще помалкивать – и вокруг нее замыкался невидимый круг обидчивого молчания. Как-то пожаловалась: «Наблюдала, как компания мальчишек беспрекословно подчинялась одному хулиганистому переростку, выполняла его грубые неприятные приказания. Делать гадости только ради того, чтобы тебя заметили? Рисковать не от храбрости, а по глупости? Покоряться человеку, которого ненавидишь? Не понимаю причину такого повиновения. Я презираю этих несамостоятельных ребят. Вырасту и никогда никому не позволю иметь над собой власть. Хватит с меня тирании взрослых в детстве… И эти же мальчишки, попав в компанию младших ребят, бессовестно хвалятся своими подвигами в гадких делах. Хвастаются пороками, грязью, подлостью по отношению к товарищам, неуважением к девочкам. Почему им интересно представляться плохими? Почему нравится хвалиться своей глупостью? Неужели этому можно радоваться? Я не хочу с ними дружить». «И правильно, – успокаивала я ее, – это далеко не лучшая часть наших мальчишек. И их не очень много». Не сразу она поняла, что пацаны врут, сочиняют себе подвиги, чтобы показать себя более смелыми и хитрыми.
«Сочинять можно интересно, красиво, а они…» – возражала Лена. «Чтобы сочинять увлекательно, нужно шевелить мозгами. К тому же их цель – запугать младших или хотя бы приподнять себя в их глазах», – объясняла я. «Уважать за непорядочность?» – не верила она. «Так ведь мальчишки…» – уточняла я. «Мальчишки имеют право быть плохими? Они же просто трусы! Почему ты пытаешься их оправдывать? Пусть хоть кто-нибудь из них посмеет сказать обо мне или о ком-то из моих друзей неправду! Я не успокоюсь, пока не поставлю обидчика на место. Я просто отлуплю его, если он не поймет моих слов», – горячилась Лена. Она не обманывала. Эта девчонка с отважным любящим сердцем на самом деле не боялась мальчишек. В душе она была «гордым, юным рыцарем без страха и упрека», как любили выражаться мои подружки.
Лена всегда выступала на стороне слабого. Когда некоторые мальчишки примыкали к сильным дружкам, ее это ужасно злило: «Мальчишки могут заявить о себе только сбившись в стаю?» С такими, которые теряют индивидуальность, она не дружила. «Что может быть глупее бить более слабого, чтобы понравиться девочке?» – возмущалась она. А еще ей не нравилось, когда ребята стремились победить «противника» исподтишка, обманом. Она утверждала, что хитрость необходима только с настоящим врагом, а со своими она непозволительна. Чудачка!
Как-то я удерживала ее от сумасбродного выражения чувств, а она рассердилась: «Не тормози меня, радость не приходит по расписанию. Сейчас мне весело, и я с ума схожу от счастья, на головах хожу!» «Когда ты в общественном месте, веселись только внутри себя. Может кому-то в эту минуту не очень-то сладко», – возразила я. Она задумалась. А скажи я ей, что так вести себя неприлично, еще не известно, как она отреагировала бы.
Громкий разговор Риты с Аней на некоторое время опять отвлек Инну, но, выслушав их, она продолжила копаться в антикварных развалинах прежних милых добродетелей детства...
…Маленькой она любила тревожащий и будоражащий запах полыни. Смешно объясняла, будто он горький, но интересный, как смелая жизнь. Любила, как пахнет влажная, теплая весенняя земля-матушка. Мол, в ней запах жизни и ожидание счастья. Странно говорила. Но мне нравилось. Я тоже вдыхала, хотела почувствовать, понять. Еще она знала запах снега, а я не могла его уловить. Босиком любила ходить, чтобы землю чувствовать. Относилась к земле с какой-то странной нежностью, благоговением. Откуда это в ней, она и сама не знала.