Владигор. Князь-призрак

Волков Александр А.

Очнулся старый опричник в сыром пыточном подвале. Старый палач Теха заклепывал на его запястье железный обруч, а молодой, Гоха, уже крутил ручку ворота, наматывая цепь на круглое, до блеска отполированное бревно.

— Что это вы, братцы? — взмолился Ерыга, когда его руки дернулись и потянулись вверх.

— Ничего не знаем, браток, — вздохнул Теха, взявшись за ручку кузнечного меха. — Ваше дело беково — нас дерут, а нам некого!

— А меня-то за что?!. — взвыл Ерыга, чувствуя, как его левое плечо с

хрустом проворачивается в суставе. Мышцы правой, привыкшей махать тяжелой плеткой, были крепче и потому лучше держали вес раскормленного тела.

— Это ты у хозяина спроси, — весело отозвался Гоха, повизгивая воротом.

— Так позовите его! — прохрипел Ерыга.

— Сам зови! — нахмурился Теха, со свистом раздувая угли в глубине пыточного горна. — А нам с тобой вообще говорить не велено; это мы уж так, по старой дружбе, чтоб не скучал…

В этот миг Гоха довернул ручку до упора, правое плечо Ерыги хрустнуло, а его тело резко дернулось и обмякло, повиснув между полом и потолком.

— Господин!.. Хозяин!.. — взревел опричник, выкатив глаза от страшной боли.

— Ох-ох-ох! Какие мы нежные! — вдруг услышал он насмешливый голос Десняка.

Ерыга поднял голову, из последних сил сдул упавшую на глаза прядь и увидел в дальнем углу подвала две человеческие фигуры в длинных плащах с высокими остроконечными капюшонами. Алые отблески разгорающихся углей дрожали на сводчатых стенах и, достигая фигур, терялись в глубоких, ниспадающих до пола складках.

— Прикажи отпустить его, — послышался из-под капюшона женский голос, — он не виноват, он очень старался, я сама видела.

— На что он мне теперь? — спросил второй капюшон голосом Десняка. — Ворон в огороде пугать?

— Нешто он такой страшный? — захихикал женский капюшон.

— Пуганая ворона куста боится, — резонно возразил мужской.

— А ты, старичок? Чего ты боишься? — игриво прощебетал женский голос.

Ерыга напряг глаза и увидел, как из-под капюшона змеиной головкой выскользнула смуглая ладонь и быстро исчезла в складках мужского плаща.

— Меня боишься? Да или нет? — жарко и быстро зашептал голос.

— Пусти, бесстыжая! Не здесь! — хрипло отозвался из-под капюшона Десняк.

— Здесь, старичок, здесь! — томно проворковала женщина.

— А как же они?.. — затрепетал мужчина.

— Они? Кто «они»? Эти, что ли?

Резко выкрикнув эти слова, женщина выхватила из кольца в стене погасший факел, ткнула его в ярко-алую пасть горна, а когда факел вспыхнул, подняла его над головой и озарила низкие своды подвала дрожащим, неверным светом. Коренастый Теха с перепугу замер над горном, а Гоха отпустил ручку ворота, и Ерыга рухнул на земляной пол.

— Что уставились, дармоеды! — истерически взвизгнула женщина. — Работать! Работать, придурки чертовы! Каждому — свое! Каждому — свое!

Она перебросила

факел в левую руку, выхватила из-под плаща плеть и, шагнув к Техе, наотмашь хлестнула его по закопченному лицу. Рот старого палача искривился от боли, но, когда он попытался провести ладонью по щеке, чтобы стереть кровь, женщина стала так яростно и беспорядочно хлестать его плетью, что Теха только охнул и опустился на пол, прикрывая обеими руками плешивую голову.

— А ты что встал, дубина?! — Женщина оставила Теху и, помахивая окровавленной плетью, подступила к Гохе.

— Я чичас! Чи-чичас, го-госпожа! — залепетал тот, хватаясь за ручку ворота и принимаясь остервенело наматывать цепь на осиновый вал.

— Как ты сказал: госпожа? — засмеялась женщина, вытирая плеть полой плаща.

Она сбросила на спину капюшон и разметала по плечам роскошные темные волосы, перехваченные тонкой ниткой сверкающего бисера.

— Цилла, миленькая, голубушка, пожалей! Скажи ему! — взмолился Ерыга, с маху ударившись ладонями о дубовые блоки, через которые были переброшены цепи дыбы.

— Пожалеть?! А ты кого-нибудь жалел?

Цилла шагнула к висящему под потолком опричнику и ткнула в его отвисшее брюхо свернутой плетью. Ерыга задергался и зазвенел цепями, пытаясь подтянуть к груди жирные колени.

— Не любит, стервец, ой не любит! — расхохоталась Цилла, запрокинув голову и откинув на спину плотную волну блестящих от масла волос.

— Люблю, госпожа, все люблю! — заверещал из-под потолка Ерыга. — Пожрать люблю, выпить, бабу трахнуть… Всех, конечно, не перетрахаешь, но я стремлюсь, изо всех сил стремлюсь!..

— Ой, насмешил! Ой, держите меня, я сейчас упаду!..

С этими словами она осела на пол и зашлась грубым истерическим хохотом.

— Теха! Гоха! Кончайте его! — коротко приказал Десняк.

Он скинул капюшон, выдернул из стенки деревянную затычку родника и, набрав ведро воды, опрокинул его над визжащей от хохота Циллой. Смех умолк, и все замерли, глядя, как она поднимается с полу, выпутываясь из мокрого плаща.

— Какая баба! — восхищенно присвистнул Гоха, когда она выпрямилась во весь рост и, нагая, подошла к горну и протянула к алым углям дрожащие руки.

— Эт-точна! — согласился Теха, размазывая кровь по морщинистым щекам.

— Ты сперва на себя глянь, прежде чем на такую марцифаль пялиться! — буркнул Десняк, откидывая полу своего плаща и прикрывая блестящую от воды спину Циллы.

— Эт-точна! — насмешливо гыкнул Теха.

Он вновь взялся за ручку меха, вздул угли и, взяв клещами конскую подкову, сунул ее в алую пасть горна.

— Пойдем, пойдем отсюда, моя девочка! Тут смотреть нечего! — пробормотал Десняк, обнимая Циллу за плечи и легонько подталкивая ее к маленькой дверце, окованной железными полосами.