Владигор. Князь-призрак
Шрифт:
— Ой, лукавишь ты, Осип, ой лукавишь! — недоверчиво покачала головой Цилла, поднимая на Владигора черные миндалевидные глаза.
— Помилуй, владычица! — простодушно улыбнулся князь. — Сама видишь, какие у меня вояки: старички убогие да шуты гороховые! Один твой стольник всю нашу компанию по косточкам раскатает да в штабеля поскладывает!
— Это тебя-то по косточкам? Или этого? — Цилла кивнула на Ракела, сидевшего напротив и со скучающим видом крутившего в пальцах обглоданное крылышко. — Что-то он все молчит, фокусов никаких не представляет…
— Не обучен
— Даром, значит, хлеб ест, так, что ли, выходит? — усмехнулась Цилла, сжимая в пальцах скользкую сливовую косточку, и вдруг выстрелила ею в лоб Ракела.
Тот, не поднимая глаз, перехватил косточку на лету, широко зевнул и, уронив голову на грудь, испустил тонкий переливчатый храп.
— Где это он так наловчился? — спросила Цилла, оборачиваясь к Владигору. — Мух, что ли, бил на своей ладье?
— Не мух, а больше слепней. — Ракел внезапно перестал храпеть, поднял голову и посмотрел на Циллу поверх плошек и кувшинов, беспорядочно расставленных по всему столу. — Гребешь по жаре, а они так и норовят жигануть, да побольнее… Вот и приходится оборону держать.
— От слепней?
— От них, проклятых, чтоб им пусто было! — подтвердил Ракел.
— А ежели стрелка с берега жиганет? Она тоже вроде слепня: летит, жужжит…
— Жужжит, да не так, — сказал Ракел, отваливаясь на спинку своего кресла. — Она больше шуршит… на манер ящеркиного хвоста. Подлетает, и так: шур-шур-шур!..
Ракел вытянул губы трубочкой и издал тонкий ритмичный посвист, до того схожий со звуком летящей стрелы, что все дворовые вмиг обернулись к сидящим, а кое-кто успел даже выхватить спрятанные под подолами рубах ножи.
— Негоже это, княгиня, — раздался в тишине суровый голос Владигора. — Что если дух покойного князя невидимо среди нас витает? Не ровен час, поранится да и отступит в гневе от дома сего! Сама говоришь, в полночь три луны минет с того часа, как покинул он юдоль скорбей земных и в горние выси вознесся!
— Верно говоришь, Осип, — скорбным голосом сказала Цилла, когда князь умолк. — Мои дуболомы сих тонкостей не разумеют, хоть на выучку тебе их отдавай!
По ее знаку дворовые стали неохотно прятать клинки в ножны, а когда Владигор указал Цилле на то, что сам вид вооруженных людей может оскорбить смиренный дух покойного князя, та резко хлопнула в ладоши, и посреди горницы вмиг выросла груда поясных ремней с пристегнутыми к ним ножнами и роговыми рукоятками кинжалов. Стоявший при дверях верзила тут же сорвался с места, сгреб всю кучу и, высоко поднимая ноги, чтобы не наступать на ползущие по половицам ремни, вынес ее из горницы.
— Против кого это они так вооружились? — насмешливо спросил Владигор, когда за верзилой захлопнулась дверь.
— Мало ли лихих людей по ночам шляется, — сказала Цилла.
— Видал я всяких ушкуйников, — сказал Владигор, — но таких дураков, чтобы в княжий терем совались, не припомню. Ограда бревенчатая, псы цепные, — кому придет охота по своей воле в петлю лезть?
—
— Может, помянем князя, коли речь о нем зашла? — напомнил Владигор.
— Да уж не преминем, — сказала Цилла, — и светлую память споем, и по чарочке опрокинем.
Она снова хлопнула в ладоши, и тут же одни дворовые бросились к столу и единым духом смели в подолы недопитые чарки и плошки, другие раскинули по всему кругу хрустящую, как снег, скатерть и во мгновение ока так густо заставили ее всевозможными криночками, соусниками, кувшинчиками и прочими сосудами и сосудиками, что среди них едва не затерялась серебряная тарелка с ломтем хлеба и одинокой чаркой, искусно вырезанной из куска горного хрусталя. Ее поставили под самый свод очага, полагая, что дух покойного князя скорее всего явится через дымоход. Но когда один из дворовых взял баклажку и потянулся через весь стол, чтобы наполнить княжескую чарку, Цилла встала со своего кресла и, перехватив его руку, сама налила чарку до краев. И как только последняя капля сорвалась с горлышка баклажки, со двора донесся первый удар полуночного сторожевого колокола. Все подняли свои чарки вровень с подбородками и в полной тишине стали слушать звонкие морозные удары.
И вдруг из дымохода послышались какие-то неясные звуки.
— Никак завьюжило, — прошептал Берсень.
— Нехай метет, — тихо ответил Лесь, — чай, не в чистом поле ночуем.
Пока они шептались, все взгляды устремились на дымоход, точнее, на черный свод очага, под которым вдруг появилось мутное белесое облачко. Князь стоял рядом с Циллой и видел, как обмерли ее плечи и задрожала в пальцах наполненная доверху чарка. Тем временем облачко разрослось и приняло вид человеческой фигуры, в размытых очертаниях которой Владигор с трепетом различил лик князя Светозора.
— Кто звал меня? — глухим ровным голосом промолвил призрак, садясь перед княжеской чаркой и скрещивая ноги, обутые в высокие сапоги с отворотами, точно такие, какие носил Светозор при жизни.
— Кончай свои штучки, шут гороховый! — сквозь зубы прошипела Цилла, обращаясь почему-то не к Владигору, а к Урсулу, так же, как все, не отводившему от призрака остекленевшего взгляда.
— Кто звал меня? — повторил призрак, медленно обводя горницу мерцающими голубоватыми глазами.
Обступившие стол дворовые словно онемели от ужаса. Они торопливо выпивали свои чарки, надеясь на то, что водка придаст им храбрости, но стоило призраку встретиться взглядом хоть с одним из них, как тот закатывал глаза, икал и без чувств валился под стол.
Владигор стоял скрестив руки на груди и бестрепетно ждал того мгновения, когда взгляд призрака обратится на него. Князь чувствовал, что светлый дух его отца посвящен в некую тайну, открыть которую он может только сыну. И потому, когда ясные глаза призрака остановились на нем, Владигор лишь слегка склонил голову в знак того, что готов следовать за ним как телом, так и духом.