Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы
Шрифт:
Михаил Александрович тоже отправил в ставку Мамая собранный им «ордынский выход», поручив его охрану в пути своему шестнадцатилетнему сыну Ивану. Дары тверского князя, конечно, были гораздо скромнее даров московского посольства. На этом и построил свой расчет князь Дмитрий, увидевший на примере Сары-Ходжи, сколь алчна золотоордынская знать. Понимал Дмитрий и то, что рискует головой, отправляясь к Мамаю, но иного выхода для себя он не видел.
На время своего отсутствия в Москве бразды верховной власти Дмитрий доверил двоюродному брату Владимиру. Дмитрий взял слово с Владимира, что он не затеет войну ни с Тверью, ни
Ни разу в жизни Владимир не был облечен такой полнотой власти, как теперь. На этом заседании в нем вдруг пробудилось осознание того, что выполнить наказ Дмитрия — его долг. Василий Вельяминов и Федор Воронец, а также Михайло Угрин настаивали на том, чтобы выбить тверских наместников из поволжских городов. По их мнению, случай для этого выпал весьма удобный. Ольгерд к войне сейчас не готов, потому-то он и хочет продлить перемирие с Москвой. А без Ольгердовой подмоги тверской князь против московской рати не устоит!
Большинство бояр соглашались с мнением братьев Вельяминовых и их тестя.
На возражение Владимира, что Дмитрий запретил ему исполчать рать на кого бы то ни было, Василий Вельяминов раздраженно промолвил:
— Пора бы тебе, княже, своим разумом жить. Дмитрия поди и в живых-то уже нету!
— Вот именно! — добавил Федор Воронец. — Ведь три месяца уже минуло, а от Дмитрия ни слуху ни духу.
— Чего тут гадать, други, — хмуро обронил Михайло Угрин. — Не иначе посекли татары послов наших и Дмитрия не пощадили. Мамаю ведь ныне Тверь милее Москвы!
Восседающий на троне Владимир вспыхнул и опустил глаза, потрясенный тем, с какой легкостью и уверенностью эти люди говорят о том, о чем ему, Владимиру, даже подумать страшно. Такое молвят вслух ближайшие Дмитриевы советники!
«Как сие понимать? — мысленно терзался Владимир. — Ужели этим вельможам Дмитрий стал в тягость, и они намеренно спровадили его в Орду, желая его смерти! К чему тысяцкий и его брат велят мне промышлять самому? Они хоронят Дмитрия до срока и меня прочат на его место! Какая подлость! Нет, ходить на поводу у братьев Вельяминовых я не стану!»
Подняв голову, Владимир твердым голосом объявил, что распускает совет до прибытия Ольгердовых послов.
— Я еще должен потолковать с Борисом Константиновичем, — сказал Владимир. — Ступайте, бояре.
Василий Вельяминов пожелал присутствовать при разговоре Владимира с городецким князем, сославшись на свое право тысяцкого быть в курсе всех государственных дел. Владимир не посмел отказать Василию Вельяминову, хотя в душе ему сильно этого хотелось.
Внешний облик Бориса Константиновича был приятен для глаз. Он был высок и статен, все части его тела были крепки и налиты силой. Не было ни малейшего изъяна и в чертах его лица, озаренного лучистым светом больших голубых глаз. Темно-русая густая шевелюра Бориса Константиновича была подстрижена в кружок, по тогдашней моде. У него имелись усы и небольшая бородка.
До этого Владимир встречался с Борисом Константиновичем лишь однажды, на свадьбе у Дмитрия и Евдокии. Тогда Владимиру было всего тринадцать лет, а ныне ему исполнилось восемнадцать.
Присутствие Василия Вельяминова смущало Бориса Константиновича, которому хотелось поговорить с Владимиром без свидетелей. Борису Константиновичу не терпелось сбросить с нижегородского стола своего старшего
Свободно владея греческим языком и зная, что и Владимир неплохо на нем изъясняется, Борис Константинович все недвусмысленные акценты в своей речи озвучил по-гречески, дабы Василий Вельяминов ничего не понял. Борис Константинович полагал, что тысяцкий является преданным сторонником Дмитрия, который поручил ему приглядывать за Владимиром. Городецкий князь ничего не знал о спорах и разногласиях, которые случались в последнее время между Дмитрием и Василием Вельяминовым почти по любому поводу.
Владимир тоже по-гречески дал понять Борису Константиновичу, что на московский стол он не претендует и раньше времени хоронить Дмитрия не собирается. Коль худшее все же случится и брат его не вернется живым из Орды, тогда ему, Владимиру, придется блюсти Московское княжество до возмужания старшего из племянников.
— Звучит сие благородно, князь, — с досадливой усмешкой отреагировал на это Борис Константинович. — Однако ты забудешь о благочестии, когда не сыновьям Дмитрия, а тебе самому выпадет на долю спасать от развала Московское княжество.
— Надеюсь, этого не случится, — сказал Владимир, не пожелав продолжать эту беседу с городецким князем.
Владимир дивился тому, что Борис Константинович, внешне такой красивый, одолеваем помыслами о низложении родного брата с нижегородского стола. Владимиру казалось верхом несправедливости то, что люди с красивой внешностью порой творят неприглядные дела, не задумываясь о том, что тем самым они бросают тень на божественную природу красоты.
Ночью, лежа без сна в постели, Владимир думал о прошлом, оно представлялось ему смутным и пустым — мысли его расплывались и таяли в пламени тревожных нахлынувших чувств. Поначалу Владимир не принимал всерьез разговоры Дмитрия о необходимости его поездки к Мамаю, все это звучало как-то вскользь и между делом. Так прошли осень и зима. Весной Евдокия родила Дмитрию второго сына. И почти сразу после этого Дмитрий объявил своим приближенным, что он отправляется на Дон, в ставку Мамая. Владимира Дмитрий поставил блюстителем своего трона и княжества, втайне от всех вручив ему свое письменное завещание на случай худшего исхода.
Тогда-то Владимир догадался, почему Дмитрий не поехал в Орду раньше. Он хотел, чтобы Евдокия спокойно доносила свое второе дитя и разродилась в срок. Увещевания Василия Вельяминова и ближних бояр не подействовали на Дмитрия, как и слезы супруги. Лишь митрополит Алексей был согласен с Дмитрием в том, что не расположив к себе Мамая, ему не одолеть тверского князя.
Владимиру запомнились слова Василия Вельяминова, брошенные в сердцах Дмитрию при прощании с ним. «Не дань ты повезешь к Мамаю, княже, а свою неразумную голову!» — сказал тысяцкий.