Владимир Ковалевский
Шрифт:
Почему бы в самом деле слабому ученому не быть порядочным человеком? Ведь нравственные качества не приобретаются на университетской скамье и не усиливаются пропорционально объему проштудированной научной литературы. Правда, подлинно нравственная личность не добивается такого положения, какое не соответствует ее скромным способностям и заслугам. Только нечестный, недобросовестный деятель науки станет претендовать на докторскую степень, не сделав серьезных научных открытий. Но положа руку на сердце был ли Александр Онуфриевич уверен, что его брат правильнее оценивает диссертацию Синцова, чем тот же Головкинский?..
Между тем, став доктором геологии и экстраординарным профессором, Синцов теперь стремился в ординарные. И единственным препятствием
Владимира Онуфриевича все это нимало не беспокоило. Его беспокоила физика. Профессор Шведов (четыре года назад Владимир и Софа брали у него уроки) придерживался «ледяной формалистики» и вопреки сложившейся традиции не желал сделать Wink 37 , то есть предупредить, из какого раздела будет спрашивать. Ковалевского бесило, что придется две-три недели просидеть над совершенно ненужным ему предметом! «Знай я, что мне придется так готовиться по физике и что она вообще входит в курс, я бы ни за что не держал экзамена, но теперь le vin est tire, il faut le boir 38 ».
37
Намек (нем.).
38
Вино раскупорено, его надо пить (франц.).
Что касается основных предметов, то о них магистрант даже не думал. Он их нисколько не опасался. Но предстоящего экзамена боялся Синцов! Он понимал, что спасти свою репутацию ученого и человека может только одним способом: продемонстрировав факультету полное невежество диссертанта.
На устном экзамене Синцов задал пять вопросов: три по геологии и два по палеонтологии, причем ни один из них не был близок к той области, в которой работал Ковалевский. Профессор не сомневался, что магистрант начнет сбиваться, путаться и тогда от желания экзаменатора будет зависеть, засыпать ли его окончательно, или «вытащить» наводящими вопросами, показав тем самым не только слабые познания испытуемого, но и свою снисходительность.
Но Синцов не догадывался, с противником какого ранга он скрестил шпаги! Вопросы нисколько не смутили Ковалевского, а уверенные ответы производили превосходное впечатление на членов факультета. Синцов занервничал и попытался сбить испытуемого, вставляя поправки и уточнения. Но Ковалевский не согласился с его поправками. Завязался спор. Синцов все больше раздражался, его глаза тревожно бегали, тогда как Ковалевский отвечал веско и почти хладнокровно. И хотя многие соображения, как обычно бывает в таких случаях, ему пришли уже после, присутствующие, следя за дискуссией, перестали понимать, кто же кого экзаменует…
«Г.Синцов, – писал впоследствии Ковалевский, – хотел делить пермскую формацию на два отдела – песчаники и известняки внизу, доломиты вверху; я же утверждал, что это ненаучно, что делать такие шаблоны не следует, что уже давно Мурчисон протестовал против этого, а надо держаться палеонтологического деления. Каждый из нас остался при своем мнении. Я и теперь думаю, что доломиты, которыми заканчивается пермская формация во многих местностях, такая же случайность, как и доломиты, которыми заканчивается юра почти во всей Швабии и особенно в Южной Франции, и брать это за основу деления ненаучно.
Что касается мела, то г.Синцов спорил о глубоководности и мелководности этажей, ссылаясь на мнение Аустена и Шарпа, вовсе не касаясь ни подразделения, ни окаменелостей; из этого спора я мог только убедиться, что он не читал подлинных статей Аустена и Шарпа по этому предмету. В этом может убедиться всякий, кто посмотрит его магистерскую диссертацию, в которой он цитирует их по ссылке в учебнике Ляйеля; между тем Ляйель
То же самое повторилось и с вопросами по палеонтологии. Говоря об особенностях палеозойских кораллов, Ковалевский ссылался на мнение Геккеля, Синцов же твердил, что в учебнике Ляйеля написано иначе. О брахиоподах экзаменатор потребовал таких подробностей, которых никто не помнит и в случае необходимости обращается к справочникам, «так как заваливать такими вещами память невозможно».
Когда экзамен окончился и Ковалевский вышел, позеленевший от сдерживаемой ярости Синцов заявил, что испытуемый не знает элементарных вещей, написанных во всех учебниках. Единственный специалист-геолог, он был уверен, что никто из членов факультета не может доказать обратного. Однако Сеченов, Мечников, Морковников и другие профессора сочли странным, что «ничего не знающий» магистрант целых два часа убедительно спорил с раздраженным, обрывавшим его экзаменатором. Большинством голосов ответы были признаны удовлетворительными. И хотя, покидая заседание, Синцов сказал, что с решением не согласен и подаст в совет университета «особое мнение», все понимали, что он просто пытается сохранить лицо при проигранной игре. В следующие дни Синцов всем и каждому рассказывал об «ужасном невежестве» Ковалевского, но на очередном заседании два уважаемых члена факультета (по-видимому, Сеченов и Морковников) посоветовали ему помалкивать, ибо перевес в геологических спорах оказался вовсе не на его стороне.
На очередном факультетском заседании Шведов, эта «осанистая рыба», по выражению Ковалевского, неожиданно предложил поставить магистранту по физике удовлетворительно, вовсе не экзаменуя! Но Синцов многозначительно промолчал, и, чтобы не давать ему повода для протеста, большинство проголосовало против предложения Шведова, что ужасно раздосадовало Владимира Онуфриевича.
Кроме физики и химии, предстоял еще письменный экзамен по основным предметам, причем Синцов заявил, что приготовит магистранту билетики, которые тот будет вытягивать, словно школьник в уездном училище. Узнав об этом, Владимир Онуфриевич пришел в неистовство: «Ну где это видано и где же не дадут человеку писать приблизительно из предмета его занятий!»
«Скверно и мерзко до крайности, – писал он брату, – и я отчаянно браню себя, что поехал на эту позорную историю, а не ждал, когда мог бы получить магистерство просто за напечатанные работы».
Письма из Одессы не на шутку встревожили Александра Онуфриевича.
Он все еще верил в «порядочность» экзаменатора и убеждал брата… войти в положение Синцова, ибо он «молодой юноша, начинающий работать, начинающий притом прилежно, честно и добросовестно, а ты его третируешь, право, нехорошо».
«Мне рассказывали, – писал он, – что за способ экзамена весь факультет напал на Синцова; что Ив[ан] Мих[айлович] сказал ему в присутствии всех членов факультета, что ты его оборвал. Ведь, согласись, это верх обиды […]. Я не только тебе советую, но, право, прошу самым убедительным образом быть совершенно мягким […] и не делать Синцову неприятностей. Поверь, что он еще в худшем положении, чем ты».
Желание экзаменатора приготовить «билетики» Александр Онуфриевич считал даже выгодным брату. Но к такой же мысли пришел и Синцов! Ведь если бы Ковалевский случайно вытянул легкий для себя билетик, провалить его опять бы не удалось. В последний момент он отказался от «билетиков». Проявив, таким образом, уступчивость, Синцов рассчитывал наверняка «засыпать» испытуемого, задав самые «неудобные» для того вопросы.