Владимир Ковалевский
Шрифт:
Получив неожиданное письмо от Софы, он, конечно, не стал заезжать в Цюрих и пригласил ее к себе в Мюнхен.
Теперь, когда он поостыл, идея обнародовать историю одесского экзамена уже не казалась ему такой блестящей. Владимир Онуфриевич чувствовал только большую усталость, ибо целый год «работал как лошадь», а три последних месяца «считал по-севастопольски» 41 . Экзамен вспоминался ему как привидевшийся во сне чудовищный кошмар. Его, ученого с всеевропейской известностью, «обрезала» мелочно-самолюбивая бездарность, о которой, конечно же, слыхом не слыхивали ни Зюсс, ни Гексли, ни Дарвин, ни Рютимейер… Все же он решил не отказываться от задуманного и в Мюнхене первым делом проэкзаменовался
41
Во время Крымской войны защитникам Севастополя каждый день службы засчитывался за десять.
Ковалевский приступил к завершению «Введения» к монографии об антракотерии и скоро с головой ушел в работу.
Еще предыдущей осенью Владимир Онуфриевич с полным основанием писал брату, что, когда его труды увидят свет, «палеонтология изменит свой Ansicht 42 ». Теперь он в еще большей мере осознал это. Он был убежден, что сможет «значительно выяснить палеонтологию млекопитающих» и из того «хлама», который застал в ней, создаст «нечто весьма гармоничное и простое».
42
Облик (нем.).
Но, создавая новую палеонтологию, он с неизбежностью должен был разрушать старые, укоренившиеся представления. Невольно приходилось вступать в полемику со многими учеными, включая тех, чьей помощью и гостеприимством он не раз пользовался. Ковалевский испытывал неприятное чувство, когда приходилось их критиковать, но этого требовали интересы истины.
«Все материалы, которые я собрал [в] это лето, – писал он брату еще в 1872 году, – лежат 25 лет в музеях, а дураки-палеонтологи грызлись из-за каждого кусочка зуба и из-за priorite 43 видов, которые я им теперь уничтожу описанием скелетов».
43
Приоритета (франц.).
Владимир Онуфриевич предвидел, что года через два станет «большим врагом» Жерве, ибо принужден «доказывать вред его метода»; что, несмотря на все старания отдать должное Ричарду Оуэну, он должен указать на его ошибки, ибо «английский Кювье» «наврал жестоко в млекопитающих»; что впереди у него «большая война» с немецкими стратиграфами, ибо их «безумные системы» созданы людьми, не имеющими понятия о зоологии…
Во «Введении» к монографии об антракотерии Ковалевский выступил против бессодержательного увеличения числа названий ископаемых форм. Это «умножение названий без умножения сведений» он считал «великим злом», которое, по его мнению, приводит к самообману, к видимости благополучия, тогда как знания почти не наращиваются и «только работы Кювье благодаря их основательности» остаются недосягаемым образцом для палеонтологов.
Ковалевский создал такую классификацию копытных, которая позволила ему представить их группы в виде восходящих ветвей генеалогического древа. Всю силу мысли он направил на то, чтобы доказать общность происхождения всех копытных и тем самым утвердить Дарвинову эволюционную теорию.
Ковалевский показал, что уже самые ранние из известных копытных четко распадаются на две группы: парно– и непарнопалых. Но значит ли это, что они не связаны между собою родством? Ученый привел огромное число «общих признаков, характерных для обоих разделов, т[о] е[сть] для всех копытных», что безусловно доказывало происхождение их от одного предка, который должен был обитать еще в меловую эпоху.
Вновь и вновь Ковалевский указывал на упрощение конечности,
Для наглядности он сопоставлял лошадь с тапиром. У обоих непарнопалых конечности выполняют сходные функции, но если у лошади всего четыре пальца, то у тапира их четырнадцать (по четыре на передних и по три на задних конечностях). А в каждом пальце – по две артерии и по две вены, не говоря о мелких сосудах, нервах, мышцах и других тканях. Только на то, чтобы прогнать кровь по сосудам, четырехпалое животное расходует много больше энергии, чем однопалое. А вероятность закупорки сосудов, травм, различных заболеваний? «Для развития большей суммы сил четырехпалое животное требует более богатой, или лучшей, пищи, оно живет расточительно» – вот основная мысль Ковалевского.
«Правда, пока оно одно и его никто не тревожит, – подчеркивал исследователь, – его существование и существование вида может длиться бесконечно, но как только появляются лучше организованные конкуренты, организм которых позволяет существовать при относительно более скудной, или худшей, пище, соотношения меняются, и новая форма, которая может жить проще, организм которой устроен экономнее, в конце концов победит».
Именно поэтому, считал Ковалевский, тапиры, прежде широко распространенные, повсеместно вымерли, сохранившись лишь на островах и в тропических лесах, где пышная растительность и отсутствие какой-либо конкуренции обеспечивали их существование.
Какой контраст с формами лошадиных, которые «численно увеличиваются все более и более и вытесняют тапиров и носорогов в плиоцене и современном периоде»! Подчеркивая, что лошадиные «одержали полную победу» над другими непарнопалыми, Ковалевский напоминал «о бесчисленных табунах африканских зебр и квагг, о большом количестве азиатских диких ослов и тарпанов». «Еще несколько столетий, – предсказывал Ковалевский, – и все носороги и тапиры будут истреблены, так что весь раздел непарнопалых, который был столь многообразно развит в третичном времени, будет представлен только одной-единственной формой – лошадью».
Еще с большей подробностью Ковалевский рассматривал группу парнопалых, которая распадается на две подгруппы (лунчато– и бугорчатозубых), и в каждой из них эволюция идет двумя путями – по адаптивному и инадаптивному типу.
Особое значение Ковалевский придавал сравнению темпов эволюции непарнопалых и двух ветвей парнопалых.
Ученый установил, что конечность лунчатозубых кульминировала еще в миоцене и тогда же произошло разделение желудка на три отдела, благодаря чему животные приобрели способность жевать жвачку. Дальнейшее упрощение скелета стало невозможным, а так как «в организме всегда имеются скрытые силы или возможности, сразу же использующие каждое выгодное устройство и совершенствующие его», то эволюция свернула в другое русло. У первичных жвачных на лобных костях появились выросты, вначале простые, копьевидные, затем вилчатые, а потом ветвистые, винтообразные и все более различные у разных животных. Так в виде дополнительного преимущества, некоего «роскошества» многие жвачные приобрели рога.
У непарнопалых эволюция конечности шла много дольше; кульминации они достигли только в плиоцене, то есть в эпоху, непосредственно предшествовавшую современной. Именно этим Ковалевский объяснял то обстоятельство, что ни способностью жевать жвачку, ни тем более «признаками роскоши» лошадиные обзавестись не успели.
Ну а бугорчатозубые и теперь еще далеки от своей «кульминации».
Так вот и создавалось из «хлама» «нечто весьма гармоничное и простое».
Конечно, слишком простое, по нынешним понятиям. Современная палеонтология значительно детальнее представляет пути эволюции копытных, их взаимодействие с внешней средой в различные геологические периоды. Многие представления Ковалевского, по сегодняшней мерке, слишком прямолинейны. Но к более полному знанию наука пришла тем путем, на который первым вступил Владимир Онуфриевич Ковалевский.