Владимир Красное Солнышко
Шрифт:
— В Карпатах случалось бывать?
— Нет. Дед был.
— Один, что ли?
— Нет. Вместе с великим князем Святославом. Когда возвращались в Болгарию через Дунай.
— Что рассказывал?
— Бабка рассказывала. Он оттуда бабку привез по дозволению великого князя Святослава. Привез, свадьбу сыграл честь честью, опять к твоему, великий князь, отцу вернулся и погиб вместе с ним.
— По-нашему говорят?
— Бабка говорила.
— А… — Владимир уже не мог припомнить, зачем он затеял эту пустопорожнюю беседу. — За моей дружиной будешь
— Я понял, великий князь.
Волчий Хвост поклонился и вышел. Владимиру показалось, что воевода понял больше, чем ему полагалось, и почему-то расстроился. Великий князь не любил обижать своих сподвижников, а тут получилось, что обидел. Но слово великого князя не воробей, вылетит — не поймаешь…
А вот стольный град без охраны никак не бросишь. И он оставил в Киеве Яромира.
Выслав вперед дозоры, великий князь неспешно следовал за ними. Дружинники были людьми равнинными, в горах быстро уставали, а уставший дружинник уже не годился для первого стремительного удара. И это тоже вызывало едкую глухую досаду.
Тропы становились все круче и круче, а дружинное вооружение в весе от этого не уменьшалось. Его воины теряли силы с каждым шагом, но повернуть назад было невозможно, поскольку в те глухие, средневековые, не особо еще кровопролитные годы уклонение от назначенного сражения автоматически приравнивалось к поражению…
Вернулись двое из дозора:
— Дошли до гребня, великий князь. Впереди в лощине выстраиваются для сражения войска.
— Значит, там мы им…
— Нам спускаться придется, — отчаянно перебил молодой дозорный. — Там кручи, великий князь. Там без проводников не спуститься нам.
— Значит, спустимся, — упрямо сказал Ладимир.
— А они стрелами половину выбьют…
— Ступай!..
Молодой дозорный Владимиру понравился: умел видеть и оценивать. Кроме того, князь чувствовал, что этот глазастый отрок болтать о своих предположениях не станет. Он сообразителен и все понимает. И успел спросить:
— Как кличут-то тебя?
— Туром.
— Запомнил. Ступай, Тур.
А на противника надо поглядеть самому. Ни дозорные, ни тем паче противник не знают, что за спиной выстроившейся польской армии стоят австрийцы, готовые ударить если не по сигналу, то по обстановке. И Владимиру надо появиться на гребне, чтобы союзники его увидели. Совсем не обязательно, конечно, показывать всю свою дружину, не так уж она велика. А вот показать самого себя просто необходимо.
Владимир вернул дозорных и повелел им проводить его на край гряды, чтобы он мог показаться союзникам.
— Опасно, великий князь, — предупредил Ладимир.
— Я сказал.
— А подумал?..
— Если великий князь решил погибнуть до начала сражения, ему перечить нельзя, — произнес вдруг знакомый голос.
Владимир с досадой оглянулся: за ним стоял воевода Волчий Хвост.
— Я, помнится, повелел тебе быть позади со своей дружиной, воевода.
— Я без дружины, великий князь. Я с теми, кто родился и вырос в этих местах. По их словам, то, что тебе
— Спрятать, что ли?
— Спрятаться до начала сражения, а потом ударить с фланга, как только ты, великий князь, повелишь трубить дружине общее наступление.
— Затрубят австрийцы, — недовольно сказал Владимир. — Они обещали оказать мне помощь…
— А если не затрубят? — встрял в разговор кто-то еще.
— Что? — обернулся Владимир.
— Если австрийцы не затрубят, говорю!
Под скалой за спиною великого князя стоял его дядька Добрыня Никитич.
— Зачем лезешь в наш разговор… — начал было Владимир.
— А затем, что доверчив ты не по-княжески, племянник. Немцам доверять нельзя, они привыкли жар загребать чужими руками.
— Они — мои родственники!
— Родственников у тебя много, а друзей мало. У тебя и ромеи родственники, и Рогнеда тебе Изяслава родила, и кого еще твоя неуемная ненасыть в родственники произведет, неизвестно. Так что не рискуй попусту, а доброго воеводу послушай старательно. Он дело предлагает. Австрийцы то ли ударят, то ли погодят, кто кого; а он — ударит. А мы с тобой, великий князь, сверху посмотрим, затрубят австрийцы или не затрубят.
Великий князь открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но, подумав, махнул рукой:
— Ну, воюйте.
— Разверни свой стяг, великий князь, — твердо сказал Волчий Хвост. — Разверни стяг до того, как протрубишь наступление. И вели размахивать им.
— Ну, всё, всё!.. — с раздражением перебил его Владимир. — Разверну и протрублю…
— А вот трубить не надо.
— Но тогда…
— Ждите и не трубите, пока я вниз дружину свою не переведу.
Воевода ушел к дружине, а Владимир почему-то разозлился на него:
— Волчий Хвост только славян примучивать и горазд. А туда же!..
— Не умеет, — сказал Ладимир.
— Там видно будет, что он умеет, — ворча, Добрыня сунул в руку великого киевского князя княжеский стяг. — Держи крепко. И повели трубачам реветь во все трубы, когда я скажу.
Великий князь и его дядька-богатырь Добрыня Никитич затаив дыхание наблюдали, как умело, неторопливо и без единого звука переправляет свою дружину киевский воевода с гор в овраги. Против незащищенного и не готового к сражению левого крыла поляков. Подошел Путята:
— Чего это вы разглядываете?
— Тихо!.. — прикрикнул на него князь Владимир, будто голос Путяты мог с перевала донестись до польских ушей.
И сказано было так по-княжески, что балагур Путята сразу примолк.
— Последний… — облегченно выдохнул Ладимир, старательно считавший воинов.
— А эти польские дурни на нас до сей поры во все глаза пялятся, — усмехнулся Добрыня.
— Трубы! — взревел великий князь. Да так взревел, что после этого крика две недели говорил сиплым шепотом. — Вперед!.. Вперед!.. Вперед!..