Владимир Высоцкий: Эпизоды творческой судьбы
Шрифт:
Мы успели — в гости к Богу
не бывает опозданий.
Что ж там ангелы поют
такими злыми голосами?
Или это колокольчик
весь зашёлся от рыданий?
Или я кричу коням,
чтоб не несли так быстро сани?
Чуть помедленнее, кони, чуть
помедленнее!
Умоляю вас вскачь не лететь!
Но что-то
привередливые,
Коль дожить не успел, так хотя бы допеть!
Я коней напою,
Я куплет допою, —
Хоть мгновенье ещё постою на краю...
[1972]
Люблю тебя сейчас,
Не тайно — напоказ.
Не «после» и не «до»
в лучах твоих сгораю.
Навзрыд или смеясь,
Но я люблю сейчас,
А в прошлом — не хочу,
а в будущем — не знаю.
В прошедшем — «я любил» —
Печальнее могил,—
Всё нежное во мне
бескрылит и стреножит.
Хотя поэт поэтов говорил:
«Я вас любил: любовь ещё,
быть может...»
Так говорят о брошенном, отцветшем —
И в этом жалость есть и снисходительность,
Как к свергнутому с трона королю.
Есть в этом сожаленье об ушедшем
Стремленьи, где утеряна стремительность,
И как бы недоверье к «я люблю».
Люблю тебя теперь,
Без обещаний: «Верь!»
Мой век стоит сейчас — я вен не перережу!
Во время, в продолжении, теперь
Я прошлым не дышу и
будущим не брежу.
Приду и вброд и вплавь
К тебе — хоть обезглавь! —
С цепями на ногах и с гирями по пуду.
Ты только по ошибке не заставь,
Чтоб после «я люблю» добавил я «и буду».
Есть горечь в этом «буду», как ни странно,
Подделанная подпись, червоточина
И лаз для отступленья, про запас,
Бесцветный яд на самом дне стакана
И, словно настоящему пощёчина, —
Сомненье в том, что я люблю сейчас.
Смотрю французский сон
С обилием времён,
Где
в прошлом — по-другому.
К позорному столбу я пригвождён,
К барьеру вызван я — языковому.
Ах, разность в языках!
Не положенье — крах.
Но выход мы вдвоём поищем и обрящем.
Люблю тебя и в сложных временах —
И в будущем, и в прошлом настоящем!
[1973]
Мой чёрный человек в костюме сером...
Он был министром, домуправом, офицером.
Как злобный клоун, он менял личины
И бил под дых, внезапно, без причины.
И, улыбаясь, мне ломали крылья,
Мой хрип порой похожим был на вой,
И я немел от боли и бессилья
И лишь шептал: «Спасибо, что живой».
Я суеверен был, искал приметы,
Что, мол, пройдет, терпи, всё ерунда...
Я даже прорывался в кабинеты
И зарекался: больше — никогда!
Вокруг меня кликуши голосили:
— В Париж мотает, словно мы в Тюмень!
Пора такого выгнать из России!
Давно пора,— видать, начальству лень.
Судачили про дачу и зарплату:
Мол, денег прорва, по ночам кую.
Я всё отдам! — берите без доплаты
Трёхкомнатную камеру мою.
И мне давали добрые советы
Чуть свысока, похлопав по плечу,
Мои друзья — известные поэты:
— Не стоит рифмовать «кричу — торчу».
И лопнула во мне терпенья жила,
И я со смертью перешёл на «ты», -
Она давно возле меня кружила,
Побаивалась только хрипоты.
Я от суда скрываться не намерен,
Коль призовут — отвечу на вопрос.
Я до секунд всю жизнь свою измерил
И худо-бедно, но тащил свой воз.
Но знаю я, что лживо, а что свято,—
Я это понял всё-таки давно.
Мой путь один, всего один, ребята,
Мне выбора, по счастью, не дано.
1979