Владимир Высоцкий: Я, конечно, вернусь…
Шрифт:
К счастью, запоем на этот раз не кончилось, хотя последующие несколько дней Высоцкий был на грани: 4 ноября опять вполсилы работал на прогоне «Вишневого сада», а на следующий день кинул съемочную группу «Сказа про то…», не явившись на съемочную площадку. Зато коллег по театру не подвел: вечером играл в «Вишневом саде». 7 ноября он играл в «Антимирах», 8-го – в «Десяти днях…», 9-го – в «Павших и живых», 10-го – в «Добром человеке…».
11 ноября Высоцкий объявился на съемочной площадке «Арапа». Причем приехал туда не один, а вместе с Мариной Влади, чтобы посмотреть эпизоды, отснятые некоторое время назад на натуре. После просмотра звездная чета уже собиралась уехать домой, как вдруг к ним подошел рапирист Давид Тышлер и предложил Высоцкому осмотреть декорации, где в скором времени ему предстоит фехтовать. Не говоря ни слова в ответ, актер отдал жене ключи от
Во время осмотра места предстоящей съемки Тышлер внезапно предложил Высоцкому пройти некоторые элементы боя немедленно. Актер согласился. Началось фехтование, которое длилось больше часа с перерывами. В итоге подготовкой своего подопечного Тышлер остался вполне удовлетворен. Доволен был и Высоцкий, который, прощаясь, предложил своему наставнику посетить его ближайший (16 ноября) спектакль – «Пугачев». Спортсмен согласился.
В пятницу, 14 ноября, Владимир Высоцкий и Марина Влади приехали на квартиру фотографа Валерия Плотникова, чтобы в очередной раз позировать ему для фотографий, которые предполагалось поместить на обложку диска-гиганта – он должен был выйти на фирме «Мелодия». Супруги были в прекрасном настроении, и Плотников легко нащелкал не один десяток снимков, на которых гости были изображены в самых различных ракурсах: Высоцкий и Влади сидят на кубе, Влади обнимает Высоцкого, Высоцкий с гитарой на кубе и т. д. и т. п. После удачно проделанной работы хозяин и гости уселись пить кофе.
15 ноября Высоцкий был занят в спектакле «Жизнь Галилея», 16-го – в «Пугачеве».
18–21 ноября съемки «Арапа» временно приостановились – заболел Митта. Сразу после выздоровления режиссер принялся наверстывать упущенное: предстояло отснять один из самых сложных эпизодов – «дуэль арапа с графом». Эпизод, который длится всего лишь полминуты, снимали в течение целого дня. Пока шла работа, рапиристы, участвовавшие в съемке, донимали своего коллегу Давида Тышлера, который успел подружиться с Высоцким, просьбами о том, чтобы он уговорил актера достать им билеты на Таганку. Однако едва съемки завершились, как Высоцкий одним из первых покинул павильон. Спортсмены, естественно, взгрустнули. Каково же было их удивление, когда, выйдя на улицу, они увидели, что Высоцкий терпеливо ждет их в своей иномарке, чтобы развезти по домам. Как вспоминает Д. Тышлер:
«Через минуту наша компания заполнила вместительную машину. По дороге шумно обсуждали события прошедшего дня, еще раз переживая недавний бой, мечтали о будущих фильмах с дуэлями и рыцарскими турнирами… Высоцкий был немногословен. Окунувшись в атмосферу фехтовального поединка, подержав в руках оружие, он складывал о пережитом стихотворные строки, время от времени говорил пару из них, затем обращался к нам:
– Как, ребята, получается? Ничего? Похоже?..»
23 ноября Высоцкий был занят в спектакле «Вишневый сад». И три последующих дня снимался в «Арапе». В те дни был отснят еще один эпизод из пролога фильма: где арап соблазняет жену графа. В этой крохотной роли снималась известная актриса Ирина Печерникова, которая вспоминает: «Для роли мне шьют потрясающей красоты платья, потом их почему-то только по грудь показывают в кадре, а они расшиты вручную, просто произведения искусства. И художницы умоляют меня ни на миллиметр не поправляться. Я держусь, как спортсменка. Но на съемках в другой картине ломаю ногу и оказываюсь в гипсе (по части ног актрису вообще преследовали одни несчастья: четыре года назад, на съемках фильма „Города и годы“, она сломала себе аж обе ноги. – Ф. Р.). Мне ищут замену, только в платье никто больше не помещается, настолько оно по моей фигуре сшито. Режиссер Митта спрашивает: «Сможешь в гипсе сниматься?» Я говорю: «Смогу, но мы же должны друг к другу по лестнице взбегать!» Как немое кино: быстрые жесты, преувеличенно выразительная мимика, чтобы выглядело смешно. Митта отвечает: «Придется Владимиру Семеновичу носить тебя на руках». И деваться некуда. Начинаются съемки. Высоцкий носит меня на руках. А мы с ним года три как поссорились и не разговариваем. И кульминация всей нашей беготни – он бросает меня на роскошную кровать, и мы изображаем там страсть. У меня сзади метров пять газового пеньюара, лицо намазано белым гримом, Володя выкрашен в шоколадный цвет (актер потом будет жаловаться, что краску ему приходилось смывать по часу, втирая мочалку по лицу чуть ли не до крови. – Ф. Р.). И когда мы дотрагиваемся друг до друга, у него остаются белые пятна, у меня – коричневые. Мы по-прежнему не разговариваем. И между нами еще моя гипсовая нога. В общем, дублей пять запороли. Режиссер кричит: «Что за актеры! У меня „Кодак“! Вы сделаете или не сделаете?!» И тут мы разозлились на самих себя и – как в огонь ухнули. «Мотор! Стоп! Спасибо! Снято!» Мы вмиг сели. А группа упала: мы выглядели, как две мартышки, – у меня коричневый нос, подбородок и два пятна на щеках, у него –
Между тем в процессе съемок растет число разногласий между Миттой и Высоцким. 27 ноября исполнитель роли слуги арапа Фильки Валерий Золотухин вывел в своем дневнике следующие строчки: «Мучился усталостью на съемке. Никакой радости. Митта с Вовкой не могут работать, идет ругань и взаимораздражаемость. Я не могу быть союзником ни того, ни другого. Когда режиссер недоволен, мне стыдно отстаивать свою позицию словами. Ввязался я в это дело напрасно: хотел товарищу помочь. Ролью совсем не занимаюсь, она неинтересна для меня, значит, будет неинтересна и для зрителя. Хотя роль одна из лучших в этом сценарии. Но нет радости общения с Миттой. И вообще, от игры нет радости: слишком много забот за спиной и дел, груз суеты и жизни убил радость творчества, радость сиюминутного бытия…»
Недовольство Миттой у Высоцкого было вызвано не какой-то блажью или капризами звезды, а причинами принципиального характера. Еще на стадии прочтения сценария фильм виделся ему как философская притча, где события далекого прошлого перекликались с тем, что происходило в России в эти дни. Но по ходу съемок весь этот дух куда-то выветрился. А ведь Высоцкий написал для фильма две песни, которые можно смело назвать одними из лучших его произведений: «Песня о петровской Руси» («Купола») и «Как во смутной волости». Но эти песни Митта в фильм не включил, поскольку они вступали в явный диссонанс с тем, что у него снималось.
Грязью чавкая, жирной да ржавою,Вязнут лошади по стремена, —Но влекут меня сонной державою,Что раскисла, опухла от сна.Держава, «опухшая от сна», это, конечно, не петровская Русь, а брежневская Россия. Наблюдая за тем, куда влекут страну престарелые мастодонты из Политбюро, Высоцкий давно пришел к мысли о том, что стране необходим современный Петр, человек, способный вздыбить «сонную державу» и вернуть ее к полноценной жизни. Подобные настроения в то время были очень сильны в обществе, и не случайно одним из самых популярных анекдотов того периода был анекдот о том, как воскресший из мертвых Владимир Ульянов-Ленин возвращается в Кремль и первым делом требует к себе в кабинет все газеты той поры. Закрывшись в кабинете, он сутки изучает принесенную ему прессу. Но вот прошли сутки, а Ильич-первый не выходит. Прошли еще сутки – и вновь тишина за дверями ленинского кабинета. Тогда обеспокоенные долгим отсутствием вождя мирового пролетариата члены Политбюро на свой страх и риск вскрывают кабинет и видят, что он пуст. Только на зеленом сукне стола сиротливо белеет записка: «Ухожу в подполье начинать все сначала. Ленин».
Владимир Высоцкий к тому времени давно уже вступил в непримиримый конфликт с той социально-политической системой, что существовала в стране. Начинаясь как поэт с блатных песен, песен бытового протеста, Высоцкий в силу своего таланта, цепкого ума и склада характера должен был рано или поздно превратиться в певца-гражданина, человека, для которого Родина была не абстрактным понятием, не слюняво-лубочной Россией с матрешками и березками, а той землей, на которой он родился, жил и в которую должен был рано или поздно лечь. И эта связь Высоцкого с родной землей и была тем главным мерилом, по которому люди оценивали искусство Владимира Высоцкого, в силу которого оно и вырастало до размеров истинно народного. «Ни единою буквой не лгу!» – пел Высоцкий, и в стране не было человека, кто имел бы смелость поставить под сомнение это творческое и жизненное кредо поэта.
В те 70-е я часто задавал себе вопрос: почему тех же диссидентов, которые в открытую бросали вызов существующему в стране режиму, порой кладя на алтарь борьбы за свободу свое здоровье, а иногда и жизнь, народ наш, в большинстве своем, почти не воспринимал? Более того, люди верили официальной пропаганде, твердившей о злокозненных происках «наймитов Запада» против нашей горячо любимой Родины. И в то же время Владимира Высоцкого народ обожал и боготворил, несмотря на то, что та же официальная пропаганда писала о нем отнюдь не похвальные панегирики. Только ли дело здесь было в том, что Высоцкий был артистом и в силу специфики своей профессии обязан был нравиться людям? Или, быть может, люди верили и любили его в силу того, что не был он, в отличие от тех же диссидентов, страшно далек от народа, а, наоброт, сам был плоть от плоти этого народа. Тут даже его алкоголизм играл самую благотворную роль. В отличие от «чистоплотных» диссидентов, повернувших головы в сторону Запада, Высоцкий был в доску своим расейским мужиком, скоморохом, притесняемым и гонимым за правду властями и разделявшим все тяготы и лишения той поры вместе со своим многострадальным народом. За его проникновенные песни люди прощали ему все: и жену-иностранку, и навороченные иномарки, и заграничные шмотки, которые он менял с частотой неимоверной.