Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти

Бакин Виктор Васильевич

Из воспоминаний второго режиссера фильма Е.Татарского: «Профессионализм и дотошность Хейфица произвели на Володю настолько сильное впечатление, что, когда картина закончилась, он мне сказал: "Ты знаешь, я к Хейфицу пойду на любой эпизод. Если он в следующий раз меня на роль звать не будет, а предложит малень­кий эпизод, самый ерундовый, — я всегда к нему пойду"».

Хейфицу Высоцкий тоже понравился, и он через два года при­гласит его в свой фильм «Единственная». Будут и еще планы совме­стной работы — к сожалению, неосуществленные...

В фильме работали известные и очень талантливые актеры: А.Папанов, О.Даль, Л.Максакова, А.Азо...

В центре «Дуэли» — эпизод,

где два главных героя повести сто­ят друг против друга с пистолетами в руках, и только случайно один из них не убивает другого. Но названа повесть «Дуэлью» не толь­ко из-за данной сцены. Оба дуэлянта, Лаевский и фон Корен, «дуэлируют» постоянно. Во внешности, манерах, образе жизни, убе­ждениях Лаевский и фон Корен противостоят друг другу. Хейфиц отказался от чеховского заголовка, заменив его строкой из Томаса Манна. Плохой хороший или хороший плохой — это Лаевский. Но это же можно сказать и о фон Корене.

Лаевский (Олег Даль) — высокий, с обмякшей спиной, с руками-плетьми, с лицом бледным, вялым, на котором большие светлые глаза как бы взывают о помощи.

Фон Корен у Высоцкого — человек действия. Энергичный, под­тянутый, собранный — всегда прямая спина, гордо поставленная голова, острый пристальный взгляд сквозь стекла очков в сереб­ряной оправе, короткие усики, белоснежная полоска воротничка вокруг загорелой шеи, манера говорить отрывисто, повелительно, безапелляционно... Он точен в формулировках, тверд в убеждени­ях. Для него имеет значение лишь чистый, абсолютный, идеальный разум, а чувства — нечто низшее, недостойное. Не случайно, вид­но, Чехов дал своему герою немецкую фамилию.

Ясно, что слово у него не расходится с делом, ясно, что у это­го человека, в отличие от Лаевского, есть смысл и цель существова­ния. Фон Корен ненавидел Лаевского за то, что тот не делал дела, а только пил водку да играл в карты, ненавидел за то, что тот не спо­собен был на постоянное чувство и преступал общественную мо­раль. Он презирал его убеждения, будто личность бессильна что-либо изменить в общественном процессе; будто жизнь становится дурной под действием слепых общественных механизмов, за кото­рые он не может отвечать. Причем одной ненавистью и презрени­ем он не ограничивается: людей, не приносящих пользу, он готов уничтожать физически.

Фон Корен хладнокровно ловит на слове своего оппонента, в запале крикнувшего: «Я драться буду!» — «Господину Лаевскому хо­чется перед отъездом поразвлечься дуэлью. Извольте, я принимаю ваш вызов!» Разумеется, драться Лаевский не собирался. Он вооб­ще не способен на поступок. По Корену, такие люди жить не долж­ны. Разве что на каторге, где под наблюдением других смогут при­носить пользу хоть из-под палки.

Главным вкладом в прогресс фон Корен считает борьбу со слабостью и слабыми. «Слабых — уничтожить! Остаются в живых только более ловкие, осторожные, сильные и развитые», остальные этого не заслуживают. Свои теоретические выкладки он готов под­твердить делом: дуэль так дуэль, есть возможность избавить мир от «макаки» — Лаевского. Он не будет играть в благородство, стре­лять в воздух — незачем было тогда затевать эти глупые игры. Он будет стрелять в человека. В Лаевского. В «макаку». Философская база подведена, осталось нажать курок. Во всем этом явно прогля­дывают ростки фашизма...

И.Хейфиц: «Мы с Володей долго размышляли над этим обра­зом и решили все-таки, что вряд ли он должен быть таким однобо­ким. Но как это смягчить? И тут меня осенило: а что если фон Ко­рен обожает собак? Высоцкому идея понравилась. Я дал команду ассистентам провести в городишке тотальную мобилизацию собачь­его поголовья. Набралась изрядная компания, Высоцкий несколько раз их подкормил. А перед съемкой эту массовку подержали денек без особого рациона. И вот снимаем мы возвращение

фон Корена домой. Он свистнул посреди улицы. Мои помощники открыли ка­литки, и на него лавиной обрушились громадные собаки. Он стал их тут же кормить. И сразу образ заиграл новой, более мягкой гра­нью. Собак фон Корен любил, — людей нет!»

Фон Корен — сложный характер, он обладает и некоторыми положительными чертами: трудолюбием, упорством, верой в нау­ку... «Но под маской положительного героя в нем скрывается аполо­гет прогресса без морали, без гуманизма, — говорил Высоцкий. — Способный зоолог, он оказался негодным как воспитатель человека. Фон корены есть и сегодня, это означает, что гуманная мысль по­вести не устарела и в наши дни».

В сцене дуэли Лаевский и фон Корен словно меняются места­ми. Лаевский, для которого мысль об убийстве противоестествен­на, чей выстрел в воздух предопределен заранее, свободно и прямо стоит под дулом нацеленного пистолета, и чувства, которые пере­полняют Лаевского, намного выше того, что чувствует его против­ник, пришедший убивать. Фон Корен-Высоцкий взвинчен: дрожит рука, протирающая очки, голос срывается на крик, и когда зоолог целится в своего врага, движения его становятся вдруг безжизнен­но механистичны.

На павильонных съемках в Ленинграде постоянно присутст­вовала Влади с открытым томиком Чехова. Она любила Чехова, пе­речитывала повесть и очень хотела сниматься в фильме. Съемка в вечернюю смену продолжалась обычно до двенадцати ночи, но Ма­рина не ждала конца и без пятнадцати десять прощалась со всеми и уезжала к себе в «Асторию». Как-то раз ассистент Евгений Татар­ский спросил ее:

— А что вы так рано уходите?

— Женя, я же актриса, я должна завтра хорошо выглядеть.

Хейфиц ее в фильм не взял...

Летом и осенью фильм снимался в Евпатории, Саках и Гаграх.

Дом в Париже, сыновья, работа... Все это не позволяло Мари­не находиться постоянно рядом с мужем. Но Высоцкий трудно пе­реносит одиночество. Кто-то должен быть рядом, кто-то близкий должен сидеть в зале во время его концерта.

Вспоминает Ирина Печерникова: «Однажды Володя приехал — и к папе: «Можете отдать мне ваше чадо на трое суток?» Папа удивился: «Как это?» — «Ну, очень надо! Верну в целости и сохран­ности». — «Ну, если очень надо — пожалуйста». Мы садимся в ма­шину, едем в аэропорт. Я думаю: наверное, встречать будем кого-то. Потом почему-то садимся в самолет, летим. Я болтаю, он шу­тит, смешит меня. И тут я спрашиваю: «Володя, а куда мы летим?» Он начинает хохотать: «Слушай, а почему ты сейчас-то спросила?» Оказалось, мы летим в Адлер, оттуда едем в Гагры, где они с Олегом Далем снимались в фильме «Плохой хороший человек». Меня Во­лодя оставляет в каком-то домике, я сижу, жду, вечером он за мной заезжает, и мы едем в Сухуми на его концерт. Для этого он, оказы­вается, меня и вывез. Потрясающий был концерт: смешные песни, на которых я закатывалась, он пел, адресуя мне, и весь зал обора­чивался. А я сидела с пылающими щеками.

Был ли он в меня влюблен? Не знаю, наверное, немножко, если это длилось несколько месяцев. Каждый день я приходила на спек­такль или сидела у него дома. Володя писал «Алису в стране чудес», писал трудно, и я кожей ощущала, что я ему нужна».

В Евпатории Высоцкий побывал у памятника морским десант­никам. Это был тактический морской десант советских войск, вы­саженный 5 января 1942 года с целью отвлечения вражеских сил от осажденного Севастополя. Двое суток десант удерживал плацдарм для второго эшелона десанта. Из-за шторма высадка его оказалась невозможной, и почти все участники десанта — 700 человек — по­гибли. Там же в Евпатории Высоцкий от имени погибшего воина пишет посвящение этому десанту: