Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти

Бакин Виктор Васильевич

Еще одна работа на Одесской студии предстояла Высоцкому в 1966 году. Это была роль геолога Максима в фильме Киры Мурато­вой «Короткие встречи». В основу сюжета были положены расска­зы двух Леонидов — Жуховицкого и Фомина — о сложных социаль­ных и межличностных проблемах: нехватка жилья, сдача домов в непригодном для вселения виде, безнадежное согласие людей пусть хоть на такие квартиры...

Эта картина о семье, о любви, о работе. Работа постоянно раз­лучает Валентину Ивановну и Максима. Милая, умная, любящая Ва­лентина — работник райсовета, Максим — геолог, который не мо­жет и не хочет осесть в городе. Отсюда — короткие встречи, раз­лад, необжитая квартира... Есть в картине и любовный треугольник.

В отсутствие

Максима в доме Валентины Ивановны появляется де­ревенская девушка Надя...

Утверждение Высоцкого на главную роль было, в общем-то, случайным. Три основных исполнителя уже были найдены режис­сером. Роль Валентины Ивановны поручена актрисе московского «Ленкома» А.Дмитриевой. На роль Максима был утвержден С.Любшин. В роли Нади дебютирует студентка Щукинского театрального училища Н.Русланова. Но, как часто бывает, случилось непредви­денное: уже в конце подготовительного периода Дмитриева заболе­ла, а Любшин стал сниматься в сериале «Щит и меч» и уехал в Гер­манию. И тогда режиссер А.Боголюбов предложил Муратовой: «Ты хорошо показываешь, и вместо Дмитриевой снимайся сама. А вме­сто Любшина возьми Высоцкого. Пусть он менее тонкий актер, но зато гораздо больше похож на настоящего геолога...»

Высоцкий же потом нашел и свое внутреннее сходство с кино­героем: «Меня пригласили сниматься в фильме «Короткие встре­чи», играть геолога. Это, пожалуй, самая серьезная моя работа в кино. В ней то, что я люблю в этой жизни. Люблю этого героя, ко­торый с прекрасного, обеспеченного места в управлении ушел зани­маться тем, чем ему положено. Он геолог и пошел в поисковую пар­тию. Я с ним солидарен. Он тоже по полгода не бывает дома, этот парень. У него дома неприятности, жена. Ну, в общем, они поссори­лись. А он встречает девушку где-то там, во время своих геологи­ческих исканий, и вот такая вот сложная ситуация... В чем-то мне это напоминает нашу актерскую судьбу. Ну не потому, что у нас где-то девушка там, в наших скитаниях, а просто по настроению... Я ее с удовольствием играл, и еще писал туда свои песни... К сожа­лению, картина не очень хорошо пошла по экрану... Киру Муратову я очень уважаю и люблю. Она прекрасный режиссер, очень талант­ливый человек. Я очень хорошо к ней отношусь, и с удовольствием бы еще снимался, потому что я считаю, что это одна из моих луч­ших работ».

Внешне его Максим — с гитарой, с романтической бородкой, с самодеятельными песнями — словно перешел в этот фильм из «Вер­тикали». Даже строчка из финальной песни того фильма — «В суе­ту городов и в потоки машин возвращаемся мы — просто неку­да деться...» — сюжетно ложилась в «Короткие встречи». Но аб­солютно иная эстетика фильма родила иной психологический тип. Он выглядел на экране то обаятельным легким весельчаком, то маг­нетически влекущим к себе романтиком, то много знающим, уста­лым реалистом.

Съемки начались 14 сентября в селе Красные Окна под Одес­сой. Режим работы Высоцкого в то время был очень напряжен­ным — пришлось разрывать на три фронта: играть в театре, сни­маться в «Вертикали» и вот теперь в «Коротких встречах». «Володя удивительно чувствовал свет, камеру, ракурс — все чувствовал, все знал, — вспоминал оператор фильма Г.Карюк. — Он был очень за­нят. Приезжал к нам на день — два. После спектакля, перелета са­молетом, съемок в горах у Говорухина он появлялся у нас усталый, но в кадре преображался: был до предела собран и раскован».

Фильм получил третью прокатную категорию, а Муратова по­ставила себя в положение подозреваемого во «внутренней эмигра­ции» режиссера. Картина была фактически исключена из прокат­ного процесса; ее показывали в клубах, небольших залах для лю­бителей кино. Чем же не угодил этот фильм кинематографическому начальству в 67-м году? Почему до 87-го был положен на полку?

Не устраивала их Муратова, показывающая на экране

жизнь такую, как она есть, а не «какую нужно». Не устраивал герой Вы­соцкого, поднявший бунт против жизненной рутины, где все оп­ределяется отношением начальника и подчиненного. Герои филь­ма показаны не как положительные и отрицательные персонажи, а как живые люди со своими особенностями, которых нужно не су­дить, а понять. Автор показала, что вся жизнь состоит из противо­речий и что нелепо делать вид, будто этих противоречий нет в на­шей повседневности.

Через двадцать лет киноведы скажут, что этот фильм оказал­ся предтечей работ таких выдающихся советских режиссеров, как Э.Климов, А.Герман, О.Иоселиани, А.Сокуров... А тогда, в 1966-м, Муратовой предрекали профессиональную непригодность.

Интересные штрихи к образу Высоцкого как человека и как творца отмечает в своих воспоминаниях режиссер Александр Му­ратов: «Я уже в то время работал в Киеве, но два раза в неделю при­езжал в Одессу помогать Кире, так как, находясь в кадре, она не мог­ла видеть себя со стороны. В тех эпизодах, где она снималась с Вы­соцким, мне приходилось репетировать и с ним.

Владимир был очень приятным человеком. Этот эффект уси­ливался еще тем, что первое впечатление о нем часто бывало об­манчивым: наглый жлоб! Но минут через двадцать отношение ста­новилось диаметрально противоположным. У него была огромная доброжелательность к людям. Если при нем кто-то кого-то хулил, он спрашивал: «А ты хорошо его знаешь?» — «Да нет, но мне кажет­ся...» — «Тогда заткнись!» Он прежде всего думал о человеке хоро­шо, а уж потом, если были веские причины, разочаровывался. Но все равно очень редко о ком-то говорил плохо. А недруга он про­сто вычеркивал из памяти.

Работать с ним было как-то неестественно легко. Он все схва­тывал с полуслова. Это если был согласен. А если не был согласен, то тут же предлагал свой вариант. Когда ему возражали, говорил: «Ну, ты же сначала посмотри!» И часто режиссер, посмотрев, тут же соглашался. Он не играл бытовые взаимоотношения, ему не нуж­ны были всякие там актерские приспособления: «крючочки», «за­цепки», «слушание партнера» и т. д. Он, если так можно выразиться, играл «атмосферу взаимоотношений», вернее, не играл, а создавал. И был по большому счету прав, ибо в реальной жизни мы слуша­ем друг друга, «цепляемся» друг за друга гораздо меньше, чем на экране. Он плевал на все это и оставался самим собой. А посколь­ку Владимир Семенович был Личностью, его было интересно рас­сматривать: выразительно раскован, часто непредсказуем, каждый дубль — новый вариант. Начинал в кадре петь и вдруг обрывал пес­ню, переходил на что-то другое. Они с Кирой были прекрасной ак­терской парой: играли в одном и том же натурально-ярком ключе, много импровизировали.

Мне посчастливилось несколько раз жить в одном номере с ним. Честно говоря, мы практически не разговаривали с ним о фильме, мы читали друг другу стихи. В его стихах меня несколь­ко шокировали «выпадания» из размера, частенько встречавшиеся интонационные «втискивания». Тогда он брал гитару и все это пел. Спрашивал: «Ну?» Я совершенно искренне отвечал: «Здорово!» Он смеялся: «Тут есть секрет, а какой — я сам не понимаю!» И дейст­вительно, был какой-то секрет. То, что казалось весьма совершен­ным в его песенном исполнении, многое теряло при чтении вслух и еще больше теряло, когда ты сам читал эти стихи глазами. И все же это были не вполне песни, а именно стихи. А к своим мелодиям Володя в то время относился странно: они были близки его сердцу, но он их, пожалуй, стеснялся, и, работая над фильмом, никогда ак­тивно не настаивал, чтобы звучали именно они, чтобы не привле­кались профессиональные композиторы...