Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти
Шрифт:
Не надо его хвалить, не надо цитировать его песни. Он достаточно хорошо их пел сам, играл хорошо. Конечно, нужно издавать книги, издавать песни, конечно, нужно показывать фильмы. Но есть какая-то грань, которую нельзя переходить, после которой человек из действительно всенародно любимого и популярного превращается в пустое сочетание звуков для тех, кто не помнит его живым».
Призывая не цитировать песни Высоцкого, трудно самому удержаться. В конце 2002 года Аркадий привез в Израиль новый фильм «Письма к Эльзе», снятый по его сценарию Игорем Масленниковым. В финале фильма звучит песня на стихи Высоцкого «Живу я в лучшем из миров…».
Согласна со старшим сыном и Л. Абрамова: «Про него не надо много знать, не надо много информации. Нужно слышать его голос, прежде всего…»
Мнение Аркадия можно оспорить, но и через 15 лет он его не изменит, предлагая новую отсрочку для откровенного разговора об отце: «Надо обождать. Может быть, даже еще лет десять… Мы уже
Надо отдать должное Аркадию – он по мере сил выдерживает линию умолчания. Зато у его мамы морально-этический раздрай: «Надо по возможности говорить правду… Страшно хочется правды, но тормоза есть у всех. И у меня тоже. Кто-то кого-то или чего-то боится… Я, например, боюсь Нину Максимовну. И боюсь именно правду сказать или написать, потому что боюсь ее задеть или обидеть».
А в другом интервью она уже никого не боится: «Чем больше мы узнаем правды – пусть самой горькой, – тем скорее поймем, что никакая правда не может бросить тень ни на Володю, ни на нас…»
Есть интересная сравнительная характеристика характеров Аркадия и Никиты, высказанная однажды в интервью Лидией Сарновой: «И я вам честно скажу, что Аркашу люблю больше, чем Никиту. Потому что он теплый человек, добрый, близкий мне по духу… Никита сухой. И Женечка тоже всегда говорила об этом. Аркадий вспыльчивый, Аркадий неуемный, но лучше быть таким, чем держать все в себе…»
В 42 года Высоцкий не увидел своих детей взрослыми, состоявшимися людьми и, конечно же, не увидел внуков. У Аркадия пятеро детей: Владимир, Наталья, Никита, Михаил и Машенька. Дочь Наташа (Наама) окончила университет в США, там вышла замуж за ортодоксального еврея Шломо Теплицкого, занималась переводами текстов деда на английский язык. Третья жена Аркадия работает в Москве референтом-переводчиком. Сын Владимир любит музыку, Никита увлекается историей, 12 января 2003 года родился третий сын, а Маше в 2005 году исполнился один год.
Старший сын Никиты – Семен – учился на юридическом факультете, но мечтает стать театральным режиссером. Живет в Киеве со своей мамой. Дети повторяют судьбу родителей. Отец Никиты разошелся с Людмилой Абрамовой, когда Никите было четыре года. В такой же ситуации оказался и Никита, когда его сыну Семену было неполных шесть лет. Он периодически с ним встречается, что-то ему дарит, поздравляет с праздниками… Так же вел себя по отношению к своим детям В. Высоцкий.
В 1988 году у Никиты во втором браке родился сын – Даниил. С 2007 года он студент Института стран Азии и Африки, изучает китайский язык.
И еще… Из интервью Никиты Высоцкого: «…Когда он умер, все говорили, что мы не отдали ему то, что должны были отдать. Может быть, какой-то детский звонок, детское внимание, слово хорошее было бы полезнее, чем какие-то медицинские меры… Мы очень много ему недодали…
Первые дни я ходил молча, и мне казалось, что это никогда не закончится. И только потом меня пробило на слезы. Когда очухался, первым ощущением было не только то, что я больше не увижу отца, а то, что ушло из жизни что-то такое, что надо было ловить каждое мгновение. Понял, каким я был балбесом и не ценил того, кто был рядом».
Барды – Высоцкому
Слушая Высоцкого, я, в сущности, впервые понял, что Орфей древнегреческий, играющий на струнах собственного сердца, – никакая это не выдумка, а самая настоящая правда.
26 декабря 1980 года Московский клуб самодеятельной песни в Доме культуры «Прожектор», что на шоссе Энтузиастов, организовал вечер памяти Владимира Высоцкого. За несколько дней до вечера о нем знала вся Москва, и власти побоялись его отменить, но окружили здание ДК тройным милицейским кордоном.
На сцене слева стоял большой фотографический портрет Высоцкого, лежали гвоздики, и стояла его гитара, одолженная на этот вечер матерью поэта.
Те, кто выходил к микрофону, пели и для зала, и для Высоцкого. Те, кто аплодировали, – аплодировали и выступавшему, и ему… Среди выступавших были те, кто сочинил стихи или песни, прямо посвященные Высоцкому, другие читали стихи, соответствующие моменту.
Открыл вечер Юлий Ким:
Удалой, безоглядный, прокуренный,Потрясающий голос его.Как гулял, щеголял, бедокурил он,Но печалился больше всего.Так печалился, вскрикивал, маялся,Проклинал и прощенья просил,Но ни разу он так не отчаялся,Чтоб надеяться не было сил.Обложили, флажков понавешали,ВьютМне выпала почетная и трудная роль открыть этот вечер, поводом для которого послужило событие трагическое, всем вам известное, свежее. Поэтому комментировать его необходимости нет. Только скажу, что необязательно петь только грустное на этом вечере. Володя Высоцкий был человек глубокий, широкий, и пусть прозвучит и веселое…
Александр Ткачев: «Я не буду говорить о том, какой Высоцкий был поэт, какой человек… Я хочу спеть эту единственную песню. В ней я попытался сказать все.
Что так тихо? – кричу, а вокруг пустота —сон от яви уже не могу отличить.Эй, апостол, давай, закрывай ворота!Никого не пускай, на земле дай пожить!Эту горечь тебе ни за что не понять —там ведь в небе для вас херувимы поют.Спрячь ключи от ворот, погоди отворять…Ну, зачем он вам там? Пусть другие войдут.Но все кончено…Крик оборвался, спазмы сжаты, и горло немеет.Мир проснулся и не разрыдался.Видно, мир безнадежно болеет.Что ж, помянем его – пусть наступит покой.Мы устали рубцы до крови раздирать,кулаками бить в грудь, захлебнувшись строкой,а потом, похмелясь, все по-новой прощать.Да и совесть молчит – неуютно ей тут.Лишь заденешь струну – испугавшись, замрет.Где-то музы оркестрами сводными лгут…Только совесть в набат, словно в колокол, бьет.Перестроить охрипшую лиру —не хватило годов, слава богу.Но надорванный голос по миру,как в войну, объявляет тревогу.Все молчали, лишь струны не дали уснуть…Где же ваши слова? Где же ваши дела?В темноте, задрожав, пробивали нам путь.А поводырем нам наша совесть была.Уже каждый слова для себя подобрал,только рта не раскрыть да не выплюнуть их.Но нашелся чудак: и за всех откричал,и за всех отстрадал – да сорвался, затих…Ах, как трудно болеть за Россию!Каждый крик – в сердце пуля шальная.И рыдать, и смеяться над нею,материться, шепча: Дорогая!Как хотелось писать о любви, о весне,о прозрачных мечтах с голубым кораблем.Но когда в душах хворь – боль дрожит на струне.Все же, морщась, не мед – зелье горькое пьем!Вот бы песню сложить, чтобы враз обо всем!Только сердце одно, да и жизнь коротка.Почему ж, как струну, свои нервы мы рвем?Знать отступит болезнь, знать цена велика…Ах, как тошно от сладкой надежды!Век не наш – времена исцеленья.Но меж прошлым и будущим междув душу брошены зерна сомненья.Мне бы зубы сомкнуть, закусить бы губудо кровавых молитв, до вопросов немых…Бросить к черту дела да задуть в ту трубу,созывая всех тех, кого нету в живых.И последний парад, и по коням – вперед!Пусть несется в сердцах сумасшедшая рать.А стрела своего супостата найдет —ведь ей право дано второй раз выбирать…Не окончена времени повесть,и ни времени нет, и ни рода…Лишь на совесть зарытая совестьна Ваганьково, справа от входа».